Биография Мигеля Серрано: И будет сказание вечным
Шрифт:
«Ночь. Город погружён в полумрак. Мы шли, пока перед нами не появился слабый свет. Это была большая дверь плохо освещённого киоска под вывеской «Coca–Cola». Мне подумалось, что мы заблудились, ведь это место не может быть целью нашего путешествия. В киоске, занятый газетами на прилавке, сидел мужчина в одной рубашке. Мунд представил его мне как инженера секретного оружия, и пояснил, что это — единственная работа, на которую тот смог устроиться, не выдавая своей личности. Мужчина встретил меня радушно, как будто ему уже сообщили обо мне и о причине моего визита. Когда я спросил, что он думает о Бормане, он ответил неожиданно и странно, задав другой вопрос:
Порядком удивившись, я ответил: «Конечно знаю! Как я могу не знать?»…
«Нет», — сказал он, — «вы не можете этого знать, потому что не знает никто, ничего не известно доподлинно... Знали ли вы, что русские нашли в бункере и канцелярии в Берлине четырнадцать трупов Гитлера, одинаковых? Который из них был сожжён в саду бункера? Который из них был настоящим Гитлером? А который отправился в Антарктику? То же самое с Мартином Борманом и Рудольфом Гессом... Который Борман подлинный: тот, что был в Чили или тот, что умер в Москве?».
В эти годы Серрано по–прежнему ведет настойчивую переписку по вопросам, касающимся сохранения наследия Сантьяго. Например, он выступает за сохранение сети тропок вокруг холма Санта Лусия и против осуществления новых агрессивных транспортных проектов, не принимающих в расчет сакральную географию любимого города, который он защищал до последнего вздоха. «Сантьяго–де–Нуэва Эстремадура, единственный в мире, с двумя наваждаемыми холмами: Сан Кристобаль (Тупауйе, Обитель Бога) и Санта Лусия (Уэлен, Боль)».
Он уже не покидает родных мест: продав прекрасный дом в Вальпараисо, переезжает совсем недалеко, поселяясь в соседнем квартале Максимо Хамбсер, взяв с собой всего несколько живописных полотен — всё так же оставшись на склоне холма Санта Лусия, дорогой ему Уэлен.
Отрицание и кара: мнение Урибе
Очевидно, что открытая приверженность Серрано национал–социализму стоила ему признания культурного и политического истеблишмента. Кроме того, он время от времени подвергался прямому преследованию. В начале 90–х его дом был разграблен и перевернут вверх дном — исчезли важные рукописи неопубликованных работ. Серрано никогда не простили проведенного многолюдного собрания в Эль–Аррайян по поводу столетия со дня рождения Гитлера. В то же самое время, празднования годовщин кровавой советской революции признаются «политически корректным».
Серрано высмеян, присутствие его книг в магазинах и библиотеках признано «неизбежным злом», он никогда не получил национальной литературной премии, многажды заслуженной им за длительность, глубину и значительность его труда. Лишь немногие осмелились противостоять циничности медийных средств, признав работу Серрано в своих письмах и статьях, как, например, поэт Кристиан Уорнкен, пригласивший его на свою телепередачу «Красота мышления».
Армандо Урибе, поэт, бывший посол при правительстве Альенде и достойный лауреат национальной книжной премии в 2004 году также решился выступить против правительственного лицемерия. На 88–ой день рождения Мигеля Серрано, на мистической церемонии, посещенной виднейшими представителями чилийской литературной элиты, он говорил так:
«Мигель Серрано — поэт прозы, но не надо путать его с авторами “поэтической прозы”, перемежающих строки выплесками лиричных стихов, использующих самые привычные и избитые клише: цветы, любовь, звезды и прочие туманные дымы, которые якобы поднимают дух от бытования повседневности. Поэзия Серрано исходит из фабулы его историй и чарующей естественности его сверхъестественных персонажей. Его поэзия в прозе, его иномирные рассуждения в исключительно рациональной форме выражают то, что осталось бы невыразимым для любого другого автора, — и настолько убедительно, что читатель делается будто обитателем невиданного мира Мигеля Серрано, пускает корни на его планете. Потому Серрано — поистине поэт. В полноте его работ, сотворенных почти из ничего (хотя могучая связь с реальной историей и географией и признание предшественников выковали собственную генеалогию), — личная мифологическая чилийская вселенная.
Магию Чили он наделяет вселенским значением. Я думаю, он — единственный поэт среди нас, кто, имея столь всеохватную амбицию, оказался в силах воплотить ее во всей полноте масштаба.
Нужно рассматривать работы Серрано в целостности, это его космос, предложенный нам как дар. Его четырехтомные мемуары должны занять надлежащее место в литературе высокого чувства и ума. Изложенный им жизненный опыт фактически достоверен. Так же достоверны и его фантазии, поскольку такова сила его слов и фраз, его прозы и поэзии в прозе.
Отмечая сегодня день его рождения, мы совершаем поступок человеческой справедливости, и, повторюсь, признания поэзии».
Но, несмотря на голос Урибе, награды по–прежнему обходили Серрано стороной, в продолжение почти тридцатилетней кампании испуганного замалчивания.
Кем был Мигель Серрано
Дон Мигель Серрано Фернандес скончался субботним утром 28 февраля 2009 от кровоизлияния в мозг. Его останки похоронены на Главном кладбище Сантьяго — городе, в котором он родился, который оставил, куда возвратился вновь и где умер.
Разумеется, постоянная анафема угрожает забвению его лучших работ, как и в случае с Паундом и Эволой. Попытки демонизации будут подчеркивать в его портрете выдуманные монструозные черты, чтобы скрыть значение его «прокаженной литературы». В этом нет ничего нового: чтобы не допустить вручения награды Марии Луизе Бомбаль оказалось достаточно приглядеться к ее злоупотреблению спиртным. Чтобы не допустить признания Лафуркад, хватило обвинения в «несерьезности». Уидобро оказался «чересчур юн» и подозреваем в «сговоре с дьяволом». Тейльер также был осужден за пристрастие к бутылке. Очернить Серрано вообще не стоило никаких усилий: он же нацист! Этого достаточно, поскольку национальная литературная премия теперь присуждается за «приемлемое политическое поведение», то есть превознесение узкого круга привилегированных лиц. Любой неудобный автор здесь окажется козлом отпущения.
Кто–то назовет его спятившим стариком, не сумевшим вырасти из старосветских фантазий; но этот «сумасшедший», не повышая голоса, мгновенно завладевал вниманием всех присутствующих в любом ресторане по соседству, зачаровывая объемом знаний, доброжелательностью, необычайно богатым языком и трезвостью суждений. Кто–то будет припоминать расистские высказывания против евреев, негров, индейцев… И никто не узнает, насколько сердечно он принимал молодых людей еврейского происхождения, приходивших к нему за советом и помощью. Никто не вспомнит его слова в защиту мапуче, которых он считал основой смешанного чилийского народа. Не вспомнят ни выказываемого им признания великим писателям с еврейскими корнями, например, Полю Ре, Густаву Майринку и Стефану Цвейгу, ни его пожизненной дружбы с Володей Тейтельбомом.