Биржевой дьявол

Ридпат Майкл

— А ваш любимый автор?

— О, конечно же, Пушкин. Именно по этой причине. С языком он работал так, как не удавалось никому ни до него, ни после. И его сюжеты всегда великолепны.

— Мне часто кажется, что Бразилия и Россия во многом похожи.

— Серьезно?

— Да. Огромные пространства — у них и у нас. Оба народа живут одним днем. Оба привыкли к бедности и коррупции, к огромному потенциалу, которым все никак не удается воспользоваться. О Бразилии говорят, что это страна будущего — и такой останется

всегда. — Он усмехнулся. — Но мы не сдаемся. Мы пьем, танцуем, наслаждаемся жизнью — и умираем на следующий день.

Я задумался. Он абсолютно точно описал ту странную смесь разгула и меланхолии, которая изначально очаровала меня при первом знакомстве с русской литературой.

— Возможно, вы правы. Я, к сожалению, практически не знаю Бразилию. Подозреваю, однако, что климат здесь лучше российского.

Луис рассмеялся.

— Это уж точно. И потому нам проще наслаждаться жизнью.

— Ваша страна просто очаровывает. Хотел бы я познакомиться с ней поближе.

Луис взял меня за руку.

— Вы читали когда-нибудь Толстого «Хозяин и работник»?

Я улыбнулся.

— Не далее как три недели назад рассказывал о нем студентам.

— Очень, очень бразильская тема.

— О чем это, Papai? — спросила Изабель.

— Расскажите ей, — сказал Луис.

— Помещик и его работник застигнуты в дороге метелью. Помещик пробует спастись, оседлав единственную лошадь и оставив работника идти пешком. По дороге лошадь сбрасывает седока. Пробираясь через сугробы, помещик размышляет о том, насколько бессмысленным было его существование: одиночество, эгоизм, жестокость — наверное, столь же бессмысленной будет и его смерть. Он возвращается и видит, что работник замерзает на снегу. Помещик накрывает его своим телом. Утром, когда вьюга кончилась, их находят. Работник выжил, но хозяин умер.

Изабель, не отрывая от меня темных глаз, ловила каждое слово.

— Какая прекрасная история.

— Толстой выразил в ней то, что считал долгом высшего сословия.

— Бразильцам стоило бы почитать этот рассказ, — проронил Луис.

— К сожалению, современники Толстого не слишком склонны были его усваивать. Потому-то спустя сорок лет и произошла революция.

— Здесь революции не будет. Будет просто анархия, взрыв насилия и нищета.

— Ваша дочь рассказала вам, чем мы тут занимаемся? — спросил я.

Изабель заметно смутилась.

— Она не любит говорить со мной о работе, — сказал Луис. — Наверное, так оно и лучше. Наши банки слишком часто оказываются на конкурирующих позициях.

Я бросил взгляд на Изабель. Она пожала плечами. И тогда я рассказал о проекте favela. Луис внимательно слушал, время от времени посматривая на дочь, но та старательно избегала встречаться с ним глазами.

Когда я закончил, воцарилось молчание. Потом Луис поинтересовался:

— Так

когда же будут выпущены облигации?

— Мы надеемся, что в ближайшие две недели, — ответила Изабель.

— В таком случае пусть ваши люди свяжутся со мной. Я хочу приобрести пакет для нашего банка.

— Papai, ты ведь никогда не имеешь дела с Dekker!

— Не имею. Но это совсем другая ситуация. Я считаю, что Banco Horizonte должен поддержать такую инициативу.

Изабель растерялась и не смогла этого скрыть.

— Что-то не так, детка?

— Papai, ты просто хочешь сделать мне приятное?

— Нисколько. Это действительно хорошая идея, и она заслуживает поддержки. Я рад, что у вас все идет хорошо. А, вот и ланч.

Мы сели к столу, нам подали бифштексы и салат. Мясо оказалось нежным и гораздо более проперченным, чем то, к которому мы привыкли в Англии. Салат был приготовлен из овощей, добрая половина которых мне была неизвестна. Но все выглядело очень аппетитно.

Мы усердно принялись за еду, и на какое-то время за столом воцарилось молчание. Его нарушил Луис:

— Я думал вот о чем, Изабель… Отчего бы тебе не перейти в мой банк?

— И чем же, по-твоему, я там занималась бы? — возмущенно вскинулась девушка.

— Ну, не знаю. Уж, наверное, что-нибудь мы для тебя придумали бы. Опыта ты уже набралась достаточно, и найти ему приложение — не проблема.

— Papai…

— Тебе все это пошло бы только на пользу. Вернулась бы в Рио, пустила корни…

— Papai! — Изабель бросила быстрый взгляд на меня, потом резко повернулась к отцу, разразившись эмоциональной речью по-португальски. Луис пытался было возражать, но не смог вставить ни слова. В конце концов оба смолкли.

Я с преувеличенным вниманием занимался бифштексом.

— Прошу простить мою дочь… — начал Луис.

— А что, собственно, произошло? — возразил я. — Близкие люди потому и близкие, что с ними можно разговаривать, ничего не стесняясь. И кстати, — мне показалось, что лучше сменить тему, — а нельзя ли посмотреть на фавелы поближе?

Я сказал это просто для того, чтобы как-то разрядить возникшее напряжение. Но меня и в самом деле интересовали эти поселения, о которых я уже столько слышал.

— Ты могла бы отвести его к Корделии, — сказал Луис.

Изабель все еще хмурилась, но при этих словах отца оживилась.

— Это можно. — Она посмотрела на меня. — Хочешь?

Я откашлялся.

— Конечно. А кто такая Корделия?

— Моя сестра. Она работает в приюте для бездомных детей в одной из фавел. Сегодня она тоже там. После ленча мы могли бы туда отправиться.

— Отлично, — воодушевился я.

— Кстати, у Корделии кое-какие новости. — Луис искоса посмотрел на Изабель.

Она на секунду задумалась, потом радостно ахнула.