Бисмарк. Русская любовь железного канцлера
Шрифт:
Кэтти и Николай даже не подозревали, насколько мало эта шутка была шуткой.
— Я привез вам ноты, — продолжил Бисмарк и протянул ей красивую папку из розового сафьяна.
— Мерси, дорогой! Ой, это же мой любимый Лист! — она положила на его ладонь свою теплую ручку. — Вы такой милый!..
Николай проследил за этим жестом, но никак не отреагировал, и ее ручка осталась на руке Бисмарка.
— Если Наполеон наградил вас Крестом, — произнес Николай, — означает ли это военный союз Франции и Пруссии?
— Наоборот, — усмехнулся Бисмарк. — Хитрый лис, он этим крестом открестился от всяких с нами союзов.
— Тогда… может, мы обсудим союз Пруссии с Россией?
Тут Кэтти прилегла
— У вас такая красивая рука! Когда вы приедете к нам, я сыграю вам все ваше самое любимое, даже Бетховена!
От запаха ее щекочущих волос у него пресеклось дыхание.
Но Николай вернул его к теме политики:
— Обсудим?
— Союз? — уточнил Бисмарк. — Чтобы все об этом трубили? Зачем? Зачем делать из Пруссии честную женщину, когда жизнь во грехе дает нам такие преимущества? — И он посмотрел на Кэтти.
Но она спрятала в ноты свои голубые глазки, и Бисмарк повернулся к Николаю:
— Теперь я провожу внешнюю политику, как прежде ходил охотиться на вальдшнепов: не делаю ни шагу, пока не проверю, достаточно ли тверда и надежна болотная кочка, на которую я намерен ступить.
Тут из дверей кухни появилась инкрустированная тележка с серебряными вензелями «Le Procope». Официант в темно-синем фраке катил к ним большое блюдо, накрытое высоким серебряным колпаком. Под этим колпаком был знаменитый Coq au Vin — петух в божоле.
10
Samois-sur-Seine. Chateau de Bellefontaine.
29 ноября 1862 г.
«Дорогой дядюшка,
в Париже час ночи, весь дом спит, а мне совсем не спится. Николай, как Вы знаете, уехал в Петербург. А я только что вернулась домой с концерта и нашла тут Ваше письмо. В концерте я слушала несколько квартетов Мендельсона и теперь нахожусь под таким впечатлением, что оно заставляет меня бодрствовать даже в столь поздний час. И сразу — Ваши строки, такой приятный сюрприз! Но скажите: почему вы всегда отправляете мне письма через прусское посольство? Я получаю их запечатанными сургучом и дипломатическими штемпелями, и могут подумать, что мы с вами замышляем заговор, опасный для Пруссии и России. Должна признаться, я немного посмеиваюсь над этим… Но это все пустяки, Ваше письмо очень милое — спасибо за него!
Нет, я не забыла волшебные недели в Биаррице и никогда не забуду то время, веселое и сумасбродное, среди изумительной природы. Я тоже очень тоскую по морскому воздуху, по цветочным лугам; часто я закрываю глаза и представляю наш грот, утес и ажурную скалу — все эти прекрасные и восхитительные уголки. Быть может, по милости Божьей, мы сможем снова насладиться всем этим следующим летом…
От всего сердца жму Вашу руку…»
11
«Тогда он еще носил цивильный костюм. Густые усы были рыжевато-белокурыми, как и остатки волос, его высокая фигура выглядела за министерским столом могучей и внушительной, между тем как известная небрежность позы, движений и манеры говорить была несколько вызывающей, правую руку он держал в кармане своих светлых брюк» (Э. Людвиг . «Бисмарк»).
На заседаниях ландтага, «сидя в своем министерском кресле, Бисмарк лишь вполуха слушает ораторов, а тем временем перо его бежит по „скверной канцелярской бумаге“, болтая с Катариной, а сам Бисмарк делает вид, что будто помечает что-то
12
Дипломатической почтой
Берлин. 28 января 1863 г.
«Моя дорогая племянница!
Давно у меня не было радости видеть Ваш почерк; я прошу Вас о милостыне в виде небольшого письма, чтобы мне знать, как обстоят Ваши дела, и чтобы Вы не забыли окончательно Вашего бедного дядюшку.
Я тяну свинцовые кандалы своей убогой службы; иногда мне не хватает и пары минут для завтрака, и если сегодня я нашел время для переписки, которая мне гораздо больше по вкусу, чем та, которой я обычно занимаюсь, то это лишь потому, что сегодня я должен присутствовать на дебатах в Ландтаге и слушать дерзкие, заносчивые речи и выступления, чтобы видеть, есть ли на что ответить…»
(С трибуны ландтага сорокалетний Рудольф Вирхов — знаменитый врач, основоположник патологической анатомии, противник монархии и большой говорун, гневно обличает Бисмарка в нарушении прусских законов, своевластии и прочих грехах.)
«…Тем временем я утешаю себя тем, что открываю свой портсигар, где вижу вашу шпильку, а рядом маленький желтый цветок и веточку оливы с террасы в Авиньоне. Немецкая сентиментальность, — скажете вы, но это неважно. Однажды я получу удовольствие от того, что смогу показать вам эти маленькие сувениры как память о радужном времени, по которому я скучаю, как о потерянном рае…»
Брюссель. Резиденция русского посланника 1 февраля 1863 г.
«Дорогой дядюшка!
Я ни в коем разе не подсмеиваюсь над тем, что Вы сберегли маленький цветочек, ведь и я поступила точно так же. Это было прекрасное время, и мне бы хотелось вернуться в него!..
Ваше письмо, милый дядюшка, пришло как раз в тот момент, когда я занималась своим туалетом, собираясь на бал. Я читала его в то время, как Тильда превращала Кэтти в княгиню Орлову, и была счастлива получить от Вас весточку, а то полагала уже, что Вы совсем забыли своих товарищей с Pic du Midi. Я же, напротив, часто с тоской вспоминаю ту нашу чудесную жизнь в Биаррице и Пиренеях. Пока на балу княгиня Орлова, можно сказать, скучает до зевоты, Кэтти уносится на крыльях фантазии к блаженной обители „Утеса Чаек“ — там она снова встречает дядюшку… — вот глупая! и всякий, кто заговаривает в эти минуты с княгиней, удивляется, отчего она так пристально смотрит куда-то вдаль. Кэтти испуганно пробуждается от своих грез, сердится и сбивает с толку княгиню, которая отвечает совершенно невпопад.
Ах, наша прекрасная жизнь в Биаррице — купание, морские заплывы, мои проделки и гнев дядюшки — effray'e par cette vilaine, mechante enfant — всё это было так мило и весело! Ничто не сравнится с этой привольной жизнью. Боже мой! Как давно это было! Если б Вы знали, как же мне хочется проверить — а вдруг я разучилась плавать? Я мечтаю вновь очутиться в гроте на Pic de Midi или во время прилива по ту сторону каната…
Мои занятия музыкой идут своим чередом; всякий раз, когда играю песню Мендельсона, я вспоминаю дядюшкины таланты — его искусный свист…