Бисмарк. Русская любовь железного канцлера
Шрифт:
После Дании и Австрии это третья „национально — освободительная война“ в правлении канцлера Бисмарка. Вину за нее он сумел переложить на Францию.
Князь Николай Орлов, Брюссель, 19 июля 1870».
3
Из хроники исторических событий
12 июля 1870 года в Париже состоялся императорский совет. Военный министр доложил императору: «Мы готовы, мы архиготовы, в нашей армии всё в порядке, вплоть до последней пуговицы на гетрах у последнего солдата».
14 июля, в день национального праздника во Франции, «эмская депеша» была опубликована в берлинских
15 июля она стала известна в Париже, и толпы народа высыпали на улицы с лозунгами: «Да здравствует война! На Берлин!».
19 июля 1870 года правительство Луи-Наполеона объявило Пруссии войну.
4
«31 июля 1870 года в 5.30 часов вечера, канцлер, причастившись за несколько дней перед тем у себя на дому, на Вильгельмштрассе, отправился, в сопровождении своей супруги и дочери, графини Марии, на железнодорожный вокзал, чтобы затем с королем Вильгельмом через Майнц посетить театр военных действий. Некоторые советники министерства иностранных дел, секретарь-экспедитор центрального бюро, два шиффрера и двое или трое канцелярских служителей получили приказание следовать за ним» (М. Буш [5] . «Граф Бисмарк и его люди за время войны с Францией», С. Петербург, 1879 ).
5
Мориц Буш — пресс-атташе Бисмарка во время прусско-французской войны 1870 года.
5
«В дороге мы следовали непосредственно за обозом короля. Мы выступали, обыкновенно, в 10 часов утра и делали иногда переходы до шестидесяти километров. Приходя на ночевку, тотчас устраивали бюро, в котором работы всегда было вдоволь, особенно если до нас доходил полевой телеграф, и канцлер посредством него снова делался тем, чем он всегда был в это время — центром цивилизованного европейского мира. Даже там, где мы останавливались всего лишь на ночь, он держал свою свиту до позднего часа, сам неустанно трудясь и почти не отрываясь от работы. Постоянно сновали фельдъегеря, рассыльные приносили и относили письма и телеграммы, и чиновники составляли, по указанию своего начальника, ноты и назначения, канцелярия списывала и регистрировала, шифровала и дешифровала. Со всех сторон света стекался сюда материал из донесений и запросов, газетных статей и т. п.
Почти сверчеловеческая способность канцлера работать, может быть, никогда не была так удивительна, как в это время, и ее неистощимость была тем изумительнее, что израсходованные при такой деятельности силы восстанавливались лишь непродолжительным сном. Министр вставал в походе по-домашнему поздно, обыкновенно около десяти часов, если только давно ожидаемая битва не призывала его перед рассветом к королю и войску. Потом он уже не спал всю ночь и засыпал лишь тогда, когда занималась заря. Часто, еще не одеваясь, начинал он работать, читал депеши, делал при этом свои замечания, просматривал газеты, давал инструкции чиновникам и другим сотрудникам, сам писал или диктовал. Затем надо было принимать визиты, или давать аудиенции, или идти с докладом к королю. Потом снова изучение депеш или карт, корректура заказанных статей, писание программ знаменитым толстым карандашом, сочинение писем, и в промежутках опять прием необходимых визитеров, которые не всегда бывали приятны. Лишь после двух, иногда лишь после трех часов дня канцлер дозволял себе короткий отдых и совершал поездки верхом по окрестностям» (М. Буш. «Граф Бисмарк и его люди за время войны с Францией»).
6
«16 августа главным пунктом сражения стала деревня Марс-ла-Тур. Пули шасспо сыпались буквально как град. Наш кирасирский полк был почти истреблен, гвардейские драгуны также сильно пострадали. Тем не менее сегодня, когда на нашей стороне был перевес, как вчера на стороне французов, можно было ожидать победы. Мне сообщили, что мой сын Герберт фон Бисмарк был ранен во время генеральной кавалерийской атаки и отвезен в Мореавильский полевой госпиталь. Я отправился на поиски и нашел его, наконец, на одном дворе, на холме, на котором лежало еще значительное
Что касается моих сыновей, то, как выяснилось, оба они храбро сражались и во время кавалерийской атаки ринулись вместе с другими под град пуль; старший при этом получил три раны: одну в грудь, другую в часы, а третью в бедро. Младший же успел избежать опасности и при отступлении мощными руками схватил одного своего товарища, раненного в ногу, и вез с собой на лошади верхом, пока не очутился вне выстрелов».
7
«На другое утро в три часа король, я и остальная свита поехали на поле битвы. Уже за Горзом мы заметили следы стычек, ямы, вырытые пулями, убитых лошадей. Они страшно распухли, их ноги были вытянуты кверху, головы лежали на земле. Далее к Мецу поле битвы повышается, и здесь пало особенно много народа… Все поле при Марс-ла-Туре было белым и голубым от павших кирасиров и драгун. Множество наших прусских семейств должны будут наложить на себя траур.
18-го числа немецкая кровь лилась еще больше, но мы удержали победу. Вечером армия Базена была окончательно отброшена в Мец, и пленные офицеры сами сознались мне, что теперь их дело кончено. Мец окончательно окружен нашими войсками.
Я отправил своих лошадей на водопой. Смеркалось. Я был около действующей батареи. Французы молчали. Мы думали, что их артиллерия уже выпрягает лошадей от орудий. Но на самом деле они готовили пушки и митральезы. Вдруг начался страшный огонь, посыпались гранаты и снаряды, раздались непрерывный треск, грохот; свистом и шипеньем наполнился воздух. Мы уже не имели связи с королем, которого Роон попросил удалиться пару часов назад. Я же оставался на батарее и подумал, в случае отступления, сесть на ближайший лафетный ящик. Мы ожидали, что французская инфантерия поддержит залп; тогда они могли бы захватить меня в плен, в особенности если бы наша артиллерия отказалась взять меня с собой. Но залпа не последовало. Между тем привели опять лошадей, и я поехал к королю. На дороге, прямо перед нами, падали гранаты, которые прежде перелетали через нас!
Король должен был ехать дальше, но заявил, что он голоден и хотел бы поесть. Было что пить — имелись вино и прескверный ром, купленные у маркитанта, но еды не было никакой, кроме сухого хлеба. Наконец с трудом достали в деревне две котлеты, как раз только для короля, но ничего для его свиты, так что я принужден был поискать чего-нибудь другого» (Бисмарк. «Воспоминания. Мемуары»).
8
Из парижского журнала «Revue politique et litt'eraire»
«В одном из городов Западной Франции, который имел жалкую честь приютить на несколько дней высокопоставленных героев нашествия, пресловутый Бисмарк без всякого конвоя прогуливался по самым отдаленным улицам. При этом он весьма беспечно относился к тому, что изумленный народ указывал на него пальцем и посылал ему проклятия. Какой-то человек, огорченный своими домашними неудачами, обращался к разным лицам с просьбой дать ему на время оружие для одного предприятия, которое наделает много шуму. Но жители этого патриотического города были обезоружены. На следующий день этот человек повесился и его намерение было похоронено вместе с ним. А канцлер в полной форме прогуливался один по пастбищу за чертой города».
9
«Во все время войны канцлер ходил, обыкновенно, в мундире полка тяжелой лендверной кавалерии. Он носил белую шапку и высокие сапоги с раструбами, а во время поездок верхом по полям битв и сторожевым пунктам надевал через плечо ремень, на котором висел черный кожаный футляр с кинжалом; иногда при нем, кроме палаша, был еще револьвер. В отношении помещения он не был требователен и даже там, где можно было бы устроиться с некоторым комфортом, довольствовался самой скромной квартирой… В бытность нашу в Клермонеан-Аргонн, нам отвели помещение в школьном доме; не оказалось кроватей — и канцлеру пришлось приготовить постель на полу…