Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
Он уязвленно отвернулся. Его спина дышала такой обидой, таким страданием, что Брансипет не нашел в себе жестокости продолжить разговор. Пробормотав что-то о забытом носовом платке, он бочком выбрался из гостиной, но остался стоять у лестницы. Вскоре вниз по ступенькам спорхнула Мюриэль.
При виде его она словно бы вся просияла.
– Приветик, Брансипет, старая развалина, – сказала она с неизъяснимой нежностью. – Притащился, значит? А почему ты припарковался у лестницы? Почему ты не в гостиной?
Брансипет стрельнул глазами на затворенную дверь и понизил голос:
– Там
Прелестная девушка рассмеялась:
– Ого-го-го! Это ты вляпался. Старик Поттер до безумия завидует папашиным усам. Сэр Престон Поттер из Вейпли-Тауэрс, один из наиболее известных здешних баронетов. Он гостит тут с сыном… – Она прервала фразу и обратилась к дворецкому, серебристовласому благожелательному старцу, который как раз поднялся по лестнице: – Привет, Фиппс, вы приплелись доложить о чае и креветках? Немножко рановато. По-моему, папаша и мистер Поттер еще не спустились… А, вот и папаша, – перебила она себя, когда к ним приблизился ослепительно обусаченный человек средних лет. – Папаша, это мистер Муллинер.
Пожимая руку своему гостеприимному хозяину, Брансипет пронзил его взыскующим взглядом, и у него чуть-чуть упало сердце. Он увидел, что задача воссоздать черты этого человека на холсте будет не из легких. Недавние поношения со стороны сэра Поттера не имели под собой ни малейшей почвы. Усы лорда Бромборо были великолепнейшими, не менее пышными, чем те, которые не позволяли публике рассмотреть получше самого баронета. Брансипету пришло в голову, что тут больше пригодился бы пейзажист, а не портретист.
Однако вышедший из гостиной сэр Поттер твердо стоял на своем. Он посмотрел на своего соперника с язвительной усмешкой:
– Начали подстригать свои усы, Бромборо?
– Разумеется, я и не думал подстригать свои усы, – сурово ответил лорд Бромборо. Только слепой не увидел бы, что между этими двумя существует непримиримая вражда. – Какого дьявола я стал бы подстригать усы? С чего вы взяли, что я подстригал свои усы?
– Мне показалось, что их поубавилось, – сказал сэр Поттер. – На мой взгляд, они стали совсем маленькими. Возможно, до них добралась моль.
Лорд Бромборо содрогнулся от этого вульгарного оскорбления, но аристократическое воспитание не позволило ему дать сокрушительный ответ, который уже рвался с его губ. Ведь он – хозяин дома! Страшным усилием воли сдержав свой порыв, он перевел разговор на ранние сорта турнепса, и, пока он вещал о них с большим воодушевлением, по лестнице сбежал молодой человек с волосами цвета сливочного масла.
– Встряхнись, Эдвин, – нетерпеливо сказала Мюриэль. – Почему ты заставляешь нас всех ждать?
– Ах, извините! – сказал молодой человек.
– Да, извиниться тебе не мешает. Ну, раз уж ты здесь, я хочу познакомить тебя с мистером Муллинером. Он приехал написать папашин портрет. Мистер Муллинер… мистер Эдвин Поттер, мой жених.
– Кушать подано, – доложил Фиппс, дворецкий.
Воспоследовавший
Ведь этот Эдвин Поттер совсем не был вторым Кларком Гейблом или еще кем-то вторым. Как пристально ни изучал его Брансипет, ему не удалось обнаружить в нем ни единого из тех качеств, которые покоряют девичьи сердца. Заурядное, не омраченное мыслью лицо, изуродованное моноклем, а сам – явно чистейшей воды непроходимый болван. Брансипет ничего не понимал. Он принял решение при первом удобном случае отвести Мюриэль в сторонку и учинить допрос.
Случай представился только на следующий день перед вторым завтраком. Утро Брансипет посвятил предварительным наброскам ее отца. Завершив эти труды, он вышел в сад и увидел, что Мюриэль покачивается в гамаке, подвешенном между двумя деревьями у края обширной лужайки.
Быстрыми нервическими шагами он направился прямо к ней. Он ощущал себя истомленным и сердитым. Первое впечатление, произведенное на него лордом Бромборо, его не обмануло. Работа над портретом, убедился он, окажется, как он и предполагал, суровым испытанием его мужества и силы. Изучая лицо лорда Бромборо, художник почти не находил за что уцепиться. Казалось, его пригласили писать портрет человека, который по каким-то своим соображениям прячется за стогом сена.
Все эти чувства придали едкость голосу Брансипета. И предварительное «эй!» он произнес на повышенных тонах.
Мюриэль приподнялась и села.
– А, приветик! – сказала она.
– А, приветик тебе, да еще с довеском! – отпарировал Брансипет. – И довольно с меня «а, приветиков!». Я требую объяснения.
– И чего же ты недопонимаешь?
– Вашей помолвки!
– А, этого?
– Да, этого. Приятный сюрпризик, чтобы оглоушить человека, не правда ли? Теплее способа сказать: «Добро пожаловать в Рамплинг-Холл» и не придумаешь. – Брансипет подавился. – Приезжаю сюда, думаю, что вы меня любите…
– И люблю.
– Что-о?
– Безумно. Беззаветно.
– Так какого черта я узнаю, что ты помолвлена с этим прыщом Поттером?
Мюриэль вздохнула:
– Старая-старая история.
– Какая старая-старая история?
– Да эта. Все очень просто, если ты попробуешь понять. Не думаю, чтобы какая-нибудь девушка обожала кого-нибудь жарче, чем я обожаю тебя, Брансипет, но папаша на полной мели… Ты же знаешь, каково теперь быть землевладельцем. Между нами говоря, раз уж мы коснулись этой темы, я бы на твоем месте поставила вопрос об авансе за этот портрет…