Битая грань
Шрифт:
И, кажется, не заметил, что Катерина от его заявления опешила.
— И где тогда твои прошлые женщины? — немного с иронией, стараясь вернуть себе здравый смысл, поддела она Сашу. — Или ты у нас, как Синяя борода, и есть у тебя в квартире комната, куда мне лучше нос не совать?
Вот тут он действительно оторвал взгляд от дисплея и посмотрел на нее с удивлением, но еще и так нежно, с таким ласковым выражением, что у Кати колени подломились.
— Ты действительно считаешь, что я такими вещами играюсь или кого ни попади в свой дом и свое сердце впускаю, котена? Разве плохо меня знаешь? Мне не нужно
А у нее язык к небу присох. И пришлось опереться на шкаф, потому что это все надо было осмыслить. Саша же, как ни в чем ни бывало, будто и не сказал ничего эдакого, поднял к уху телефон, вдруг завибрировавший вызовом, и спокойно ответил:
— Да, Олег. Прости, дела возникли. Понимаю, что грубо вышло. Реально не было времени объяснять. Ситуация критичная. Нет, личное… Разгреб, спасибо, — покачал головой, усмехнувшись чему-то, что сказал неизвестный Катерине собеседник.
А вот она еще ничего не могла сказать, как и разобраться в этих намеках и ответах Саши. То есть, это не она, а ее решили сделать своей женщиной? И ничего бы не поменялось, даже если у самой Кати не хватило бы духу решиться на подобное предложение?
Ну, то, что он ее хотел, это она понимала, да. Но…
В общем, она запуталась, и сейчас не ощущала себя в силах разбираться и анализировать. Потому начала складывать вещи. Но все еще как-то медленно и рассеянно.
— Давай, котена, активней. Помочь? — уже закончив разговаривать, Саша подошел к ней, пошире расстегнув молнию на сумке, приготовленной Катей заранее.
А потом они поехали в торговый центр, который тоже выбирала не она. И у Кати теперь имелся новый телефон. Наверное, даже уточнять не стоит, что самый престижный и последней модели. Впрочем, у Александра такой же был. А когда Катя попыталась поспорить и в который раз напомнила, что не ради денег захотела с ним быть, он хмыкнул:
— Вот и не мешай мне самому выбирать подарки для тебя, — с веселым намеком велел ей Ольшевский.
Ну и да, опять купил ей цветы, такой же огромный и красивый букет, как и тот был, что бывшая начальница вчера уничтожила. И шоколадные конфеты, которые Катя начала есть еще в машине, пока они ехали назад к нему.
— Уже после обеда бы, котена, — с улыбкой, полной какой-то доброй смешливости, а еще такой теплоты, что у нее горло сжалось, и тот самый шоколад дыхание перекрыл, заметил Саша, на секунду оторвавшись от дороги.
— Э, нет, — она и ему в рот сунула конфету, неожиданно прижав к губам, чтоб не отказался. И еще поцеловала поверх, когда они на светофоре остановились, пока Саша и хохотал, и жевал одновременно. — Я вчера отложила дегустацию, и так не и не дождалась десерта. Сегодня тянуть не буду.
— А я?! — с наигранной обидой приподнял бровь Саша, искоса глядя на нее. — Разве я тебе плохим десертом вчера был на юбилей?
Катя почему-то от этого вопроса залилась вся краской. Тело в жар, щеки горят и мелкие капли пота под волосами. Впору открывать окна и подставлять лицо под холодный ноябрьский ветер. Только кто ж ей даст? И так ворчал все утро, пока спускались в подземный гараж, что она вчера вещи бросила и в одном платье. Укутал ее в свое пальто.
—
«Раз уже однажды переохлаждение так сказалось…», он не добавил, но она как-то очень ясно вдруг мысли Саши поняла. Даже для себя неожиданно. Как и то, что он все, вновь узнанное о прошлом, себе в вину вменяет, и точно больше такого не допустит ни при каком условии.
И тут этот вопрос с мужем. В принципе, в русле общего его интереса к жизни Кати, конечно. Но все равно сложно. Как это все Саше объяснить, если иногда самой все причины, погнавшие так рано замуж, глупыми казались? Хотя, понятно, сейчас жизненный опыт в такой оценке сказывался. Ну и накопившаяся усталость от всех последствий брака с Вадимом…
— А как обычно замуж выходят, Саша? — хмыкнула, отложив в сторону пока новый телефон, на который сейчас устанавливала родные и любимые приложения.
В восторге от подарка была, что тут говорить. Пусть все еще и испытывала неуверенность и неловкость, часы-то уже дарил, вроде как в счет Дня рождения! Но Саша заявил, что «для тридцати лет одного подарка мало и, вообще, дарит он, а она должна просто принимать подарки и радоваться сама, ну и его по ходу радовать, о чем они вчера и договаривались».
Кате казалось, что они договаривались о другом. Но, ладно, с ним спорить — себе дороже, Саша вечно еще что-то «большее» придумывал.
Ольшевский посмотрел на нее искоса и с намеком таким ироничным, что даже неудобно стало.
— Ну, не знаю, котена, я, по ходу, замужем ни разу не был, — цокнул Ольшевский языком.
Она рассмеялась, чего он и добивался, кажется. Еще раз тяжело вздохнула. Откинулась на спинку огромного черного кожаного дивана, занимавшего приличную часть его гостиной, где и устроилась со своей техникой.
— Не знаю, Саш. Это просто очень сложно объяснить сейчас. Тебе, взрослому человеку. Да и мне самой теперь больше горько и грустно, что так поступала тогда, по-детски как-то, — пожала плечами.
— Ну, ты и не была взрослой, котена. Тебе только девятнадцать тогда стукнуло, странно ждать от себя обладания вселенской мудростью, — он ее выгораживал и оправдывал?
Катю эта спокойная вера в нее так тронула почему-то. До дрожи. Замерла, разглядывая его во все глаза. Сердце словно запнулось, забившись с какими-то новыми ощущениями, забытыми и непривычными… Словно есть на кого опереться и рассчитывать. На того, кто всегда верит ей и в ней уверен… Не в преданности, а в какой-то внутренней силе Кати, в которой она сама в последние годы сомневалась.
Ольшевский, похоже, не поняв, что с ней происходит, продолжал спокойно смотреть на Катю и ждать ответа.
— Ты меня с девятнадцати и охранял, нет разве? И всегда очень разумно и взвешенно поступал, — не согласилась с ним, заставив себя продолжить разговор. — Не делал никаких глупостей…
А Саша вдруг не просто засмеялся, натуральным образом захохотал, сложившись пополам. Даже слезы у него на глазах выступили, и воздух он пытался вдохнуть, но не особо успешно. Уперся руками в стену, продолжая хохотать, и глянул на нее с таким чувством превосходства и покровительства. Но не надменным, снова смешливым.