Битая грань

Горовая Ольга Вадимовна

И ей было страшно. Да. Не головой, телом, еще не забывшим, как оказалось, каково это — стонать и сгибаться под жестокими ударами подобных сильных рук. Мышцы застыли, свело от какой-то необъяснимой боязни.

— Малышка! — с болью выдохнул он, словно ощущая это все и виня себя в ее страхах. Но и понимая, что не справляется пока, не мог погасить гнев. Не подходил, так и стоял у стены.

Катя же…

Она смотрела на Сашу. И знала умом, сердцем — этот мужчина ее не обидит. Никогда. Даже ценой своего интереса или боли.

Доверяла ему? Да!

Потому медленно

поднялась с дивана, заставляя двигаться задеревеневшее тело, и сама подошла к нему. Может, и немного неуверенно, но опустила руки на плечи Саше, прижалась лицом к его спине, губами касаясь вздувшихся мышц и вен на шее.

— Я знаю, что ты меня не обидишь, Саша. Знаю! Я тебе доверяю так, как никому больше в мире, честно! — искренне, пусть и тихо, но от всего сердца призналась.

И продолжала обнимать Ольшевского, несмотря на все те темные эмоции, которые, ощущала, бурлили у него под тонкой и хрупкой коркой самоконтроля.

Александр снова резко выдохнул, явно пытаясь сбросить напряжение, обнулить все. Развернулся, обхватил ее руками, не позволив коснуться чуть сбитых костяшек из-за той его вспышки ярости на ее бывшего.

— Котена, я за тебя любого на куски порву! Просто знай это. И защищу от всего, слово даю! — прижался к ее виску с дикой силой, даже немного саднить начало.

А голос такой, что Катя вновь задрожала! Только теперь от неосознанной еще, необдуманной и проанализированной, но сбивающей с ног глубины клятвы и эмоций, звучащих в мужском голосе.

Объема чувств, откликнувшихся на эту клятву в ней самой, в какой-то темной глубине, которую никогда ранее в себе не ощущала. Разве что самой худшей ночью, когда кажется, что никакой надежды нет, а все ради чего-то борешься.

Ради вот этой минуты и нынешнего мгновения в его руках, как сейчас Кате показалось…

Ярость взрывала мозг, расплескиваясь в глазах багровыми и синими пятнами.

В голове что-то стучало, словно металлическое тиканье метронома, мля!

Он не помнил в себе такого бешенства ни разу в жизни. И мышцы натуральным образом ломило и рвало от дикого, неистового желания воздать этому мудаку за всю боль Катюши…

А еще… непривычная и совершенно новая волна ненависти. К себе…

Да, он сейчас был в бешенстве и злился на ее мать, которая в попытке свою жизнь переписать наново, открестившись от прошлого и того мира, в котором Санек жил, дочь задвинула в самый дальний угол. Подтолкнула вот к такому… Как можно не видеть, что твою дочь бьют?! Как не заметить ее боли и страха? Или она Катерину совсем не навещала? Не звонила, не встречалась? Бл***! Да что это за мать? Когда Елена такой стать успела? Ведь нормальной была, хоть и отпечаталась на ней смерть мужа, конечно. Но чтоб вот так…

Греб**ная жизнь!

Но, кроме злости на мать Катерины, Саша вдруг понял, что себя начинает ненавидеть. Злиться по-тихому, но с таким неистовством, что в голове теперь и стучит. Почему позволил Елене себя из жизни Катерины исключить? Ведь, не отойди он так далеко, точно понял бы и заметил!..

Дурное дело злиться на то, что изменить не в силах. Прошлого не

переиграть. Да и следил бы он очень уж пристально? Тоже не факт. Ведь Александр понимал, что тогда его чувства и отношение к Катерине было иным, проще, легче. Покровительственно-дружеским, как она и спрашивала. Зацепился бы он за что-то в ее поведении? Или, может, она и замуж за такого урода не вышла бы, останься у них хоть какая-то связь? Хоть болтовня по телефону! Ведь из всего, что он услышал, было кристально ясно: ей тогда просто катастрофически не хватало знакомого человека, которому Катя доверяла бы, и у которого могла бы ответы получить на вопросы, какие у каждого в таком возрасте появляются… Елена с такой ролью ни х*ра не справилась!

Сумел бы он?

Ответа у Ольшевского не было, да и где тот искать? Прошлого не изменить и не переиграть. И не угадать, не спасло ли Катерину такое отстранение матери от мира отца и самого Ольшевского, от куда худшей участи. С ним за эти годы много всего бывало. И некоторые моменты вспоминать не хотелось совсем. Паскудного и поганого с лихвой хватил, полным горлом. Не отбилось бы это все на Кате, если бы продолжал ее в ближнем круге держать?

Могло…

Но здравые и логичные мысли не приносили облегчения от этой ярости. Разве то, что ее держал в своих руках, а Катя даже улыбаться пыталась. Ну и четкое знание, что, несмотря на все ее слова, он отомстит. За все.

— Саша?.. — будто почувствовав эту его решимость, она чуть нахмурилась и попыталась что-то спросить.

Ольшевский сейчас не связал бы и двух слов в разговоре без мата. Рык рвался из горла. Звериный какой-то, вообще нечеловеческий. А ее пугать снова не хотелось.

Притянул к себе, и вжался ртом в ее губы, ворвался языком в рот.

Вовсе не так, как утром. Ни х*ра не страстным поцелуем! Каким-то запечатывающим, определяющим, властным и жадным, но и жаждущим защитить, успокоить…

Когда его так накрыло?! В какой момент так впаяло в эту девчонку, что готов брюхо себе вспороть, ребра сломать руками и вытащить, вывернуть все наизнанку, что ни попросит?! Ради нее кислоту бы выпил, вдруг четко понял. И не поморщился бы, чтобы котену не расстроить…

Обнял Катю сильнее, обхватив рукой плечи, шею; в волосы пятерней, сгреб в кулак. Но мягко и нежно, чтоб без боли, продолжая целовать. А Катя замерла вся и прильнула к нему. Глаза открыты, в упор смотрит на него, отвечая на поцелуй с такой же жадностью. И в этом серо-зеленом взгляде так много всего, от чего Саньку и жарко до одури, и как морозом по коже.

Глубоко… Мощно… Как вбивает ее в его кости, на грани зазубринами, насечками ее вживляет в себя этим поцелуем. А Катя не сопротивляется.

Глава 11

ГЛАВА 11

— Что, кошмарить других легче, чем самой расхлебывать?

Александр с холодной брезгливостью наблюдал за смесью злобы, страха и даже ненависти, похоже, которую очень ярко демонстрировало лицо стоящей перед ним женщины.

Такой коктейль! А ведь видела его впервые в жизни.