Битая карта
Шрифт:
Обо всем этом рассказал Ребусу в своем удобном не только для отдыха, но и для работы кабинете доктор Франк Форстер, главный врач больницы. Ребус довольно долго говорил накануне вечером по телефону с Пейшенс, и она рассказала ему почти то же самое, что сейчас Форстер. Отлично, подумал Ребус. Но ведь больница остается местом принудительного содержания. Попадавшие сюда люди не имели ограничений по срокам содержания, срок они отбывали не по приговору суда. Главные ворота ему открыла охрана с помощью электронного устройства, и куда бы ни заходил Ребус, дверь за ним тут же запирали. Теперь доктор Форстер перешел к рассказу о местах отдыха, численном соотношении персонала и пациентов,
Он чем-то напоминал Грегора Джека. Энтузиазм и энергия, публичный имидж. Такие вещи ассоциировались у Ребуса с американской президентской кампанией — теперь их методы распространились повсеместно. Дошли даже до сумасшедших домов. Если победили не психи, то, по крайней мере, имиджмейкеры.
— У нас здесь более трех сотен пациентов, — сказал Форстер, — и мы хотим, чтобы персонал знал всех и каждого. Я имею в виду не только в лицо, но и по имени. Не по фамилии — по имени. У нас не Бедлам, [32] инспектор Ребус. Те дни, слава богу, давно миновали.
32
Название известной лондонской больницы для душевнобольных, первые упоминания о которой относятся к XIII в.
— Но вы при этом закрытое учреждение.
— Конечно.
— Вы имеете дело с недееспособными преступниками.
Форстер снова улыбнулся:
— О большинстве пациентов ничего такого не скажешь. Вы знаете, что у большинства из них… по-моему, более чем у шестидесяти процентов… коэффициент умственного развития выше среднего? Я думаю, что некоторые из них умнее меня! — Смех, потом снова серьезное, озабоченное лицо. — Многие из наших пациентов в чем-то запутались, они сбиты с толку. У одних депрессия, у других шизофрения. Но заверяю вас, они ничуть не похожи на тех безумцев, которых показывают в кино. Возьмите, например, Эндрю Макмиллана. — Его история болезни все это время лежала на столе, и теперь доктор открыл ее. — Он у нас со дня открытия больницы. До этого он находился куда как в менее… благоприятных условиях. Раньше, пока Эндрю не перевели к нам, его состояние не улучшалось. Теперь он становится более разговорчивым и, похоже, уже готов участвовать в кое-каких из предлагаемых нами видов деятельности. Он, кажется, очень неплохо играет в шахматы.
— Но по-прежнему остается опасным?
Форстер предпочел не отвечать на этот вопрос.
— У него случаются приступы паники… гипервентиляция, но ничего похожего на тот ступор, в котором он пребывал раньше. — Он закрыл папку. — Я бы сказал, инспектор, что Эндрю Макмиллан на пути к полному выздоровлению. Так о чем вы хотите с ним поговорить?
И Ребус рассказал о «стае», о дружбе между Мэкки Макмилланом и Грегором Джеком, об убийстве Элизабет Джек и о том, что он, Ребус, оказался в сорока милях от Датила и решил воспользоваться случаем.
— Мне хотелось бы знать, не навещала ли она его.
— Мы можем это выяснить. — Форстер снова
Датил был далеко не туристическим центром, и — с глаз долой, из сердца вон: записей в журнале было совсем немного. Потребовалось всего несколько минут, чтобы найти то, что искал Ребус. Визит состоялся в субботу, на следующий день после операции «Косарь», но еще до того, как эта история попала в газеты.
— «Посетитель: Элиза Ферри, — прочел он. — Пациент: Эндрю Макмиллан. Кем приходится пациенту: друг». Отметка о входе сделана в три часа, а о выходе в четыре тридцать.
— У нас это часы посещений, — объяснил Форстер. — Пациенты могут принимать посетителей в большой комнате отдыха. Но вам я организовал встречу с Эндрю в его палате.
— В его палате?
— На самом деле это довольно большое помещение. На четыре койки. Но мы называем их палатами, чтобы усилить… точнее, наверно, сказать — подчеркнуть… подчеркнуть больничную атмосферу. Эндрю лежит в «палате Киннаула».
Ребус вздрогнул:
— Почему Киннаула?
— Простите?..
— Палата носит имя Киннаула? Почему?
Форстер улыбнулся:
— Да в честь актера. Вы, вероятно, знаете Рэба Киннаула? Он и его жена у нас в числе жертвователей больницы.
Ребус решил пока не говорить, что Кэт Киннаул тоже одна из «стаи» и знает Макмиллана с детства… Это не его дело. Но Киннаулы выросли в его глазах, вернее, Кэт. Она не забыла своего школьного приятеля. «Теперь меня почти никто не называет Гаук». Лиз Джек тоже приезжала сюда, хоть и под девичьей фамилией и искаженным именем. Он мог это понять: газеты оттянулись бы на ней сполна. Жена члена парламента посещает в тюрьме сумасшедшего убийцу. Тут открывается большой простор для фантазии. Она не могла знать, что газеты так или иначе вскоре начнут раскручивать их историю…
— Может быть, вы потом пожелаете увидеть наши достопримечательности? Бассейн, спортзал, мастерские…
— Мастерские?
— Ну, самые простые механические работы. Обслуживание автомобилей и прочее в таком роде.
— Вы хотите сказать, что даете вашим пациентам гаечные ключи и отвертки?
Форстер рассмеялся:
— Мы их пересчитываем в конце рабочего дня.
Ребус задумался.
— Вы сказали — обслуживание автомобилей? А кто-нибудь мог бы посмотреть дворники у меня в машине?
Форстер снова рассмеялся, но Ребус отрицательно покачал головой.
— Я это серьезно, — сказал он.
— Я подумаю, что мы можем сделать. — Форстер поднялся. — Если вы готовы, инспектор…
— Я готов, — ответил Ребус, совсем не уверенный, что это так.
В коридорах было полно людей, и санитар, который повел Ребуса к палате Киннаула, без конца открывал и закрывал двери. У него на поясе висела тяжелая цепочка со связкой ключей. Ребус попытался было заговорить с ним, но тот отвечал односложно. По пути с ними случилось приключение. Они шли по коридору, когда из открытой двери высунулась рука и схватила Ребуса. Маленький пожилой человек хотел сказать что-то, глаза у него горели, губы судорожно дергались.