Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
Нет, это бы не сон, и молодой русский монарх сохранял более чем трезвую голову. Той же самой Екатерине, которой он поверял свои самые сокровенные мысли, он несколько позже без обиняков писал: «Бонапарт считает, что я дурачок, ну что ж, смеётся тот, кто смеётся последним. Все мои надежды на Бога».
Что касается Наполеона, то он не без некоторой наивности поведал в письме к жене в тот же день, когда в первый раз встретил Александра: «Друг мой, я только что встречался с императором Александром. Я очень доволен им, это очень красивый и добрый молодой император. У него больше ума, чем это принято считать» [53] .
[53]
Napol'eon Bonaparte. Correspondance g'en'erale. P"aris, 2010, t. 7, p. 916.
Известный советский исследователь русско-французских отношений той эпохи Владлен Сироткин писал, что никакого обольщения друг друга императорами не было, а был расчётливый торг. [54]
Было бы довольно странно, если бы лидеры двух великих держав в своих действиях руководствовались только личной приязнью и «по дружбе» уступали бы друг другу в серьезных политических вопросах. Совершенно естественно, что оба старались получить на переговорах максимальное количество выгод. В этом смысле они оба были вполне нормальными здоровыми людьми, хотя Наполеон действительно во многом был очарован молодым царём.
[54]
Сироткин В. Наполеон и Александр. М., 2002.
Самое главное — то, ради чего вёлся торг, ради чего Наполеон, Александр и их помощники предпринимали дипломатические манёвры, ловчили, пытались напустить время от времени туман. Задачей Наполеона было заключение союза с Россией навсегда; Александр лишь старался добиться временного мира, или, как модно было говорить в советской историографии, «мирной передышки», чтобы затем с новыми силами и новыми союзниками обрушиться на того, кого он считал своим личным врагом.
О том, насколько Наполеон желал не просто мира, а именно союза с Россией, лучше всего говорит его поведение в ходе преследования русской армии после сражения под Фридландом. Так же как после Аустерлица, он фактически намеренно выпустил разбитого неприятеля. Если бы французский император желал разгромить Российскую империю, видел бы в долгосрочной перспективе новую войну с русскими и, как писалось в анафеме, «тщился наваждением дьявольским вовлещи православных в искушение и погибель», то лучшего момента, чем июнь 1807 года, просто невозможно было придумать.
Маршал Ней докладывал в своём рапорте от 20 июня 1807 г. из Инстербурга: «Каждый день приносит новые доказательства страшного беспорядка, в котором он (неприятель) находится. Те, кто хорошо знают Россию, утверждают, что несчастья, которые она претерпела, так сильны, что она потрясена в своих основах, и внутри неё царит беспорядок такой, что отряд французских войск мог бы дойти хоть до Петербурга» [55] .
Вспомним о бывших шляхтичах Речи Посполитой, а ныне подданных русского царя, готовящихся взяться за оружие. Наполеону не потребовалось бы идти ни на Петербург, ни на Москву, ни на Камчатку для того, чтобы в 1807 году нанести сокрушительный удар империи Александра I. Французскому императору достаточно было произнести только: «Польша снова жива!»
[55]
S. H. D. 2. С. 49.
«О, если бы Наполеон, вместо того чтобы заключить Тильзитский мир, — восклицала Софья Тизенгаузен, — пошел прямо в Литву, когда русская армия была разбита, когда все умы были возбуждены… когда все сердца пылали патриотизмом! Наполеону нужно было только появиться, чтобы все взялись за оружие» [56] . Но император французов заботился не о восстановлении Речи Посполитой, он не желал посрамления России. Наоборот, в описываемое время Наполеон неоднократно всеми способами старался выказать уважение русским войскам, генералам, офицерам, солдатам…
[56]
Choiseul-Gouffier S. Op. cit., p. 78.
Конечно, Наполеон делал это не из-за какой-то особой любви к русскому народу, просто он был уверен, что сама логика, сама география подсказывает: России и Франции суждено не просто жить в мире, но и быть союзниками. Он разбил русских под Фридландом, но генеральное сражение по нравам той эпохи было для профессиональных армий естественным солдатским делом, не накладывающим отпечатка на последующие отношения между народами. Зато он старательно избегал событий, подобных «резне в Праге», которые могли бы на десятилетия, а то и на столетия испортить отношения между двумя нациями. Сомнительной славе уничтожения не успевшей переправиться на другой берег Немана дивизии он предпочел перспективу искреннего союза, причем союза не только геополитического, но и эмоционального. Наполеон надеялся, быть может несколько наивно, что его великодушные жесты будут оценены.
Стендаль, современник и свидетель этих событий, на редкость точно оценил происшедшее: «Наполеон покинул Тильзит в полной уверенности, что приобрел дружбу императора Александра, уверенность в достаточной мере нелепая, но это заблуждение прекрасно, оно столь возвышенного свойства, что посрамляет тех, кто клевещет на императора…» [57]
Итак, Наполеон вел переговоры, поставив себе цель добиться союза с Россией. Александр предпочел бы просто заключить мир, но ценой, которую необходимо заплатить за почетный мир, был союз с Францией.
[57]
Стендаль. Собрание сочинений. М., 1959, т. 11, с. 64.
Вопросом, который вызвал самые интенсивные дискуссии, был вопрос о Пруссии. Наполеон хотел сурово покарать это государство. Тем более что сделать это было нетрудно, так как большая часть прусских владений состояла из земель, не так давно отторгнутых от соседей. Достаточно было просто вернуть им потерянное, и Пруссия почти исчезла бы с европейской карты. Александр всеми силами выступил на защиту, но не столько Пруссии, сколько прусской королевской четы, а ещё точнее — очаровательной королевы Луизы. Ее красота также брошена в горнило дипломатического сражения.
6 июля 1806 года прелестная королева приехала в Тильзит, где уже вследствие настоятельных просьб Александра разместился прусский король. Карета Луизы остановилась у скромного дома, занимаемого её мужем; королева едва успела подняться в комнату на втором этаже, как с улицы раздался шум. Это во главе огромной свиты приехал Наполеон. Решительно войдя в дверь, он стремительно поднялся по лестнице.
Как позже будет вспоминать император, королева встретила его патетическими мольбами, словно она была актрисой Дешенуа в трагической роли Химены. Напрасно Наполеон пытался перевести разговор на прозаические темы. Луиза, не унимаясь, восклицала:
— Сир, но ведь вы оставите нам Магдебург и Вестфалию?!
— Мадам, я, конечно, буду очень рад… — неуверенно произнес император, а потом нашелся и совершенно другим тоном добавил: — У вас прекрасное платье. Скажите, это креп или итальянский газ? А где его шили?
Шарм прусской королевы сыграл ничтожно малую роль в переговорах, несравненно большее значение имело недвусмысленное заступничество Александра.
В подписанном 7 июля мирном договоре статья, касающаяся Пруссии, гласила следующее: «Его величество император Наполеон из уважения к Его величеству императору всероссийскому (!) и непоколебимой дружбы соглашается возвратить Его величеству королю прусскому, союзнику Его величества императора всероссийского, все те завоеванные станы, города и земли, кои ниже сего означены…» [58] . Далее перечислялись те земли, которые оставались за Пруссией, а в других статьях — то, что королевство теряло.
[58]
Внешняя политика России XIX и начала XX века… т. 3, с. 641.