Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
Бернадот, в свою очередь, обещал Александру высадить войска в Померании для операций на левом фланге и тылах французской армии. Согласно русско-шведскому договору, подписанному в Петербурге 24 марта (5 апреля) 1812 г., было определено, что «высокие договаривающиеся стороны обещают друг другу помощь, принимая на себя самое торжественное обязательство совместно осуществить диверсию, которая расстроила бы операции войск Франции и ее союзников, направив объединенный корпус в составе 25–30 тыс. шведов и 15–20 тыс. русских различных родов войск в тот из пунктов на побережье Германии, который будет сочтен тогда наиболее подходящим для ведения успешных действий против армий Франции и ее союзников». Но это далеко не все. Статья 9 договора определяла дату нападения. Русские войска «должны быть готовы к действиям с 1 мая сего года по старому стилю (13 мая по новому стилю)» [5] .
[5]
Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел. М., 1963, т. 6, с. 322–325.
Однако бывший маршал не удовлетворился тем, что заключил союз против страны, давшей ему жизнь и славу. Он всеми силами стремился ещё более разжечь ненависть Александра к Наполеону, ибо очень боялся, что в случае, если Россия и Франция примирятся, ему, прямо скажем, не поздоровится. Верный проводник его мыслей граф Лёвинхильм высказал чудовищную мысль, с которой полностью был солидарен Бернадот: «Только в тот день, когда польётся кровь, можно быть уверенным, что ход событий не будет прерван» [6] .
[6]
Vandal A. Napol'eon et Alexandre I… t. 3, p. 371.
Таким образом, на северном фланге дипломатическое сражение обернулось явно не в пользу Наполеона. Швеция, бывшая держава «восточного барьера», оказалась не просто в лагере его противников, но более того, в стане его непримиримых врагов. Как скажет Сюрмен: «Никто не способствовал так сильно падению Бонапарта, как Бернадот, наследный принц шведский» [7] .
В отличие от Швеции, политика прусских властей по отношению к Франции определялась не случайными дипломатическими кульбитами и альковными историями, а вполне естественными потребностями и не менее естественной реакцией на французское завоевание. Население разгромленной в 1806 г. Пруссии, лишившейся половины своих земель по Тильзитскому договору, униженной долгой французской оккупацией, обозлённой расходами на выплату огромной военной контрибуции, естественным образом было настроено враждебно как по отношению к Наполеону лично, так и к французам вообще. В главе 5 уже отмечалось, что в 1808 г. на территории Пруссии возникла тайная организация Тугендбунд, направленная на борьбу с наполеоновской империей. Пруссия стала также источником германской националистической философии и идеологии, которая позже даст известные всем печальные плоды.
[7]
Suremain J.-B. de. La Su'ede… p. 289.
При этом нужно отметить, что поражение в войне, как ни странно, принесло и свои положительные результаты. Под влиянием контакта с Францией Пруссия невольно должна была встать на путь радикальных преобразований, как в обществе, так и в армии. В октябре 1807 г. был опубликован знаменитый эдикт, который уничтожал феодальную зависимость крестьян и освобождал земельную собственность от различных ограничений, которые стесняли её куплю-продажу. В ноябре 1808 г. была проведена муниципальная реформа, вводившая самоуправление в городах. Одновременно были проведены и административные реформы, модернизирующие весь государственный аппарат королевства.
Одними из самых крупных нововведений были реформы в армии. Эти преобразования проводились под руководством генерала Герхарда фон Шарнхорста, который с 1807 г. возглавлял комиссию по реорганизации армии, а с 1808-го — военное министерство. Хотя всеобщая воинская повинность будет установлена в Пруссии только в 1814 г., однако новая прусская армия была уже народной армией, где путь к офицерским званиям открывался для каждого, у кого были к этому способности, вне зависимости от сословной принадлежности.
Шарнхорст стремился развить уважение к простому солдату, он считал, что нравственная сила армии гораздо важнее, чем мелкие детали технической стороны военного дела. Во многом идеи Шарнхорста повлияли на будущее творчество величайшего военного теоретика Карла фон Клаузевица, который был ближайшим соратником знаменитого преобразователя прусских войск. Во многих изречениях Клаузевица, посвящённых войне, чувствуется тот дух, который он и Шарнхорст пытались вложить в новую прусскую армию: «Армия, сохраняющая свой привычный порядок под губительным огнем, никогда не поддающаяся панике перед воображаемой опасностью, а перед лицом действительной оспаривающая каждую пядь поля сражения, армия, гордая сознанием одержанных побед, которая на краю гибели, после поражения, сохраняет силу послушания и не утрачивает уважения и доверия к своим начальникам, армия, физические силы которой закалились среди лишений и трудов, как мускулы атлета, и которая смотрит на эти напряжения как на средство, ведущее к победе, а не как на проклятие, тяготеющее на ее знаменах, армия, которой обо всех этих обязанностях и добродетелях напоминает короткий катехизис, состоящий всего из одного лозунга — лозунга о чести ее оружия, — такая армия действительно проникнута воинским духом» [8] .
[8]
Клаузевиц. О войне. М., 1936, т. 1, с. 200.
Без сомнения, думая о том тяжёлом состоянии, в котором оказалась Пруссия, Клаузевиц позже написал: «Завтра заключается в сегодня, будущее создаётся в настоящем; в то время как вы безумно уповаете на будущее, оно уже выходит изуродованным из ваших ленивых рук. Время — ваше, то, чем оно станет, зависит от вас».
О том, какие настроения господствовали в прусской армии и в Пруссии вообще, говорят многие документы. По этому поводу приведём одно ещё никогда не публиковавшееся свидетельство, письмо, написанное 8 сентября 1811 г. и перлюстрированное почтой, работавшей по заданию маршала Даву. Его автор — офицер прусской кавалерии; вот что он пишет:
«Все говорили о возможности новой войны между Россией и Францией. Теперь об этом говорят меньше, но зато уверяют, что война между Францией и Пруссией близка… С нашей стороны не хотят выполнять его (Наполеона) желания и не боятся его властного тона. Король ответил, что он скорее похоронит себя под обломками трона, чем даст удовлетворение его претензиям… В Кольберге выгрузили 50 тыс. английских ружей, и можно себе вообразить, с какой энергией все готовятся к будущим событиям. Поведение России по отношению к нам доказывает, что отношения между нашими государствами таковы, какие только можно было бы пожелать. Говорят, что император России подарил русских коней полку бранденбургских гусар и полку „Гард дю Кор“. Эти хорошие кони будут служить и в нашем полку, который получит 97 голов, половина которых прибыла с Украины и из Польши. Ты не можешь себе вообразить энтузиазм прусской нации, которая узнала о решении короля. А вы, галлы, что вы думаете, видя Пруссию в такой мощи? Вы, наверно, думали, что Пруссия перестала существовать как сила и что крылья её орла подрезаны?
…Несколько недель тому назад мы выкинули забавную шутку. Нам нужно было стрелять из пистолетов, чтобы к пальбе привыкали наши люди и кони. Мы взяли несколько досок, сколотили их вместе, сделали щит и на нем нарисовали красками французского кирасира. Он служил нам мишенью, и мы стреляли в него с разных дистанций на шаге, на рыси и на галопе» [9] .
Как можно судить из этого письма, посланного за границу, прусская армия была настроена по-боевому и была готова сразиться с французами. Мнения тех, кто был настроен положительно по отношению к Наполеону, а такие тоже были, тонули в атмосфере общей враждебности. Императору об этом докладывали, и он прекрасно знал обстановку.
[9]
S. H. D. Fond Davout 1. К 1. 26.
Однако, если в войсках было много горячих голов, прусский король совершенно не рвался в бой. Более того, он очень отрицательно относился к военным приготовлениям Александра I, считая его инициатором конфликта. 12 мая 1811 г. в своем письме русскому царю Фридрих-Вильгельм III написал: «Я знаю из верных источников, что император французов не желает войны, и мне кажется, что только от воли Вашего Величества зависит, можно ли будет ее избежать. Я оставляю в стороне причину споров с этим монархом (Наполеоном), я не осмеливаюсь решать, в какой степени его действия затрагивают государственные интересы России; но мне кажется, что, применяя чуть более внимательно принципы большой континентальной системы, избегая тем самым поводов для споров, объяснившись, наконец, с императором Наполеоном по поводу того, что его так беспокоит, Ваше Величество могло бы избежать грозы, последствия которой будут неисчислимы. Не стоит ли лучше применить все способы, которые имеются в нашей власти, чтобы сохранить мир на континенте, которого, как кажется, желает его народ, как и остальные народы Европы» [10] .
[10]
Bailleu P. Briefwechsel Konig Friedrich Wilhelm’s III und der Konigin Luis emit Kaiser Alexander. Leipzig, 1900, p. 219.