Битва рассказов 2013
Шрифт:
— Патроны! — выдохнул я.
— Тише ты! — Макс ткнул меня кулаком в бок. — Орет тут на весь двор.
— Откуда ты взял? — спросил я уже шепотом. — Зачем?
— Это от отцовского карабина, — так же тихо ответил мой друг. Я еще вчера стащил. А когда он хватился и стал с меня спрашивать, я сказал, что мы их утром у старой лесопилки в костер побросали.
— С ума сошел, — ужаснулся я. — Он же тебя, небось, так ремнем отходил, что ты сейчас сидеть не можешь?
— И правда, не могу, — мужественно улыбнулся Макс. — Но надо было очень. Меня друг попросил.
— Какой друг? Жорка? Толик?
— Не, не эти, им-то зачем, — отмахнулся мой друг,
— Да не ври ты, — у меня аж дыхание перехватило. — Как туда попадешь? Лодки, по-моему, только у твоего папки да дяди Миши Сидорова остались, и те цепями пристегнуты.
— А я не вру. Я так речку переплыл. Вплавь, — обиженно возразил Макс.
— Так ты ж не умеешь? Нас никого родители не учили. Специально, чтобы мы в воду не лезли!
— А вот и умею. Меня моряк один научил, когда мы с мамой во Францию на корабле плавали. От мамы тайком. Я никому не рассказывал. Я вообще не очень плаваю, думал, потону, это отсюда кажется, что Кадамовка неширокая, а плыть долго, и страшно, когда на дно встать не можешь.
— Ну ты даешь, — позавидовал я Максовой смелости. — И чего тебя туда понесло?
— Слушай дальше, — ответил он. — Я вчера пошел перед сном к реке с Русланом погулять, и вдруг с той стороны, оттуда, где дома старые, какой-то треск раздался. Громкий, как будто там дверь с петель слетела. Руслан тут как залает — и в воду. Я его зову-зову, а он как не слышит — плывет на ту сторону и плывет. Ну, я штаны с сандалиями снял — и за ним…
— Ничего себе! И не страшно было?
— Я ж говорю — страшно. Но за Руслана еще страшнее. В общем, вылез я кое-как на тот берег и наверх полез — к домам. Смотрю, а у одного дверь нараспашку. И слышно, как Руслан оттуда заливается. Захожу я туда, а там на полу человек лежит. И не шевелится. И автомат с ним рядом, как мы с тобой по телевизору в «Новостях» про Афганистан видели — такой же.
— Мертвый?
— Не, живой. Я когда зашел, он голову приподнял, попросил помочь на кровать перебраться — те ж дома старые, но мебель в них осталась, хоть и не живет никто уже лет десять. Помог я ему до кровати добраться, смотрю — а у него весь рукав в крови. Ну, я ему кое-как руку своей майкой перевязал, вроде течь перестала. Я думал за папкой бежать — ты ж знаешь, он у меня на все руки мастер, может и за врача, да и телефон со всего хутора только у нас дома есть. Но этот мужик мне и говорит — не надо звать никого. Просил патронов для автомата раздобыть и поесть чего-нибудь.
— Так это, Макс, мож он бандит какой, или дезертир?.. — испугался я. — Сам подумай — с автоматом, да еще раненый…
— Не. Не бандит, — Макс смутился. — Точно тебе говорю. Он… хороший. Только несчастный и слабый очень. И потом, даже Руслану он понравился — а ты знаешь, что он чужих не любит. А этого как-то сразу принял, даже руку ему облизывал.
— Точно не надо никому из взрослых рассказать? — засомневался я. — Вдруг чего?
— Не надо, Валерка, — ответил Макс. — Он очень просил. У него ж документов никаких нет, он сам сказал. А куда его без документов? Точно в милицию заберут.
— Угу, — задумчиво согласился я. — Заберут, как пить дать. Ладно. Что делать-то будем?
— Плот надо. Если я у папки еще и ключи от лодки стащу, он точно меня убьет. А так мы — туда обратно, патроны и еду отвезем послезавтра утром — и домой к завтраку, никто и не заметит.
— Лады. Слушай, а как зовут-то этого твоего мужика? Молодой, старый?
— Артемом зовут. Молодой, батьки намного моложе.
Весь следующий день ушел у нас на постройку плота. Тайком, по одной доске, по одной жердине мы таскали из сараев материалы. Толик помогать нам так и не пришел — видимо, испугался возможного наказания от родителей. А вот Жора принес в кармане пару десятков гвоздей. Даже Любка пришла, хотя толку от нее было немного — бестолковая девчонка только мешалась, постоянно отвлекая нас своими дурацкими вопросами. Правда, нас — это было сильно сказано. Плот Макс, по сути, построил в одиночку — мы с Жорой только подносили ему доски. Я удивлялся, наблюдая за тем, как ловко мой друг управлялся с пилой и тяжелым молотком. Конечно, любой из нас умел забивать гвозди, но Макс вгонял их в доски двумя-тремя резкими ударами, ни разу не промахнувшись. Он работал быстро и сосредоточенно, иногда как будто даже не слыша, что мы ему говорим.
— Ну что, попробуем спустить его на воду? — спросила Любка, когда плот, наконец, был закончен. — Интересно же. Столько делали…
— Не, Люб, давай завтра, что-то я устал, — ответил Макс. — После завтрака соберемся, ты на стреме постоишь на пригорке, а мы проплывем до поворота, потом обратно его потащим. Может, даже с парусом попробуем.
— А что это я на стреме? — обиделась Любка. — Чуть что, сразу я. А, Максим?
— Ну, хочешь, я постою первым? — примирительно согласился тот. — С плотом тогда Валерка управиться, а потом поменяемся.
Мы с ним так и договаривались. Без помощи ребят мы бы вряд ли смогли так быстро построить плот, но вот рассказывать им, зачем он на самом деле был нужен, все же не стоило. Одно дело — проплыть немного вдоль берега тайком от родителей, и совсем другое — отправиться на ту сторону, куда даже из взрослых мало кто плавал. Ябедами Жора с Любкой, конечно, не были, но тут такое…
— Слушай, Валер, а у тебя будет двадцать копеек? — спросил меня Макс, когда ребята ушли.
— Будет, — ответил я. — А тебе зачем?
— Да думаю в магазин после ужина заглянуть, сгущенки банку купить — для Артема. Он же, небось, сто лет сладкого не ел. А у меня только пятнадцать. Я тебе потом отдам.
— Да ладно тебе, — я махнул рукой. — Не надо. Я ж тоже хочу Артему помочь.
На выходе из магазина мы столкнулись со старым дядей Колей Зайцевым, которого все, даже малыши, называли чуть ли не в глаза, Зайцем. Он не обижался. Несмотря на то, что Заяц был алкоголиком, все его любили. В те редкие дни, когда он не напивался, он мастерил нам отличные деревянные мечи и луки — руки у него были золотые. А когда он получал пенсию, он всегда покупал одно и то же — бутылку «Столичной» и буханку ржаного хлеба себе, и пакетик конфет — ребятишкам, которые шумной гурьбой окружали его, как только он выходил из магазина. И даже моя мама, которая терпеть не могла пьющих, не могла отказать ему, когда он с робкой улыбкой приходил с утра и говорил свое жалкое: «Хозяюшка, дай поправиться, погибаю». Мама хмурилась, ворчала, но всегда выносила Зайцу хотя бы половинку граненого стакана.
В этот день дядя Коля был не то, чтобы пьян, но явно навеселе. Мы хотели тихо прошмыгнуть мимо него и отправиться восвояси, но он вдруг поймал Макса за руку.
— Ох, ты ж, мать моя женщина, — изумленно проговорил Заяц, уставившись на моего друга. — Максимка, ты погляди ж, у тебя глаза совсем отцовские стали! Вот точь-в-точь как у него после того, как твоего папку, Валерка, в штольне завалило на той стороне. Когда он с шахты уволился, и по лесам стал ходить — такие же глаза у него были.