Битва рассказов 2013
Шрифт:
Старый кожаный сапог взбил земляную пыль прямо перед ее лицом. И только тогда Гюзель позволила себе расслабить руки и замереть ничком, прикрывая телом пустой сверток.
— Дочь змеи и собаки, — проскрипел голос старика на ее родном наречии, — никуда ты не уйдешь. Всякий, кто трогал фигурку должен умереть!
— Даже я? — раздался властный уверенный голос, который Гюзель узнала бы из тысяч других.
Она с трудом перевернулась на спину. Рядом с ней, с мечом, обагренным кровью, стоял сам Хан. А на его груди, на обычной веревке висела та самая фигурка, которую женщина совсем недавно заправила под тряпку, где был завернут ее сын.
Гюзель слабо вскрикнула и потянулась маленьким
— Повелитель, — изумленно вскрикнул напоследок старик и умер.
Хан резко дернул меч на себя и, не обращая внимания на падающее тело, опустился рядом с молодой женщиной на колени. Гюзель с ненавистью смотрела в глаза жестокого Хана. Впервые она видела их так близко. Один глаз был цвета полуденного неба, а второй — сочных весенних трав.
— Однако, я не знал, что ты беспредметница, — пристально посмотрел на беглянку Повелитель. — Ведь это ты навела морок на моих нукеров?
— Убей меня, как убил моего сына! — вместо ответа гневно выкрикнула женщина.
Повелитель лишь усмехнулся.
— Теперь никто не убьёт нас с тобой, ээж [10] , - неожиданно тепло произнёс Хан, легко поднимая женщину на руки.
— Что?! — ошеломленно спросила она.
— Твой сын проживет долгую и славную жизнь, станет Ханом, возьмёт то, что принадлежит ему, а потом спасет ваши жизни, — спокойно ответил он, прижимая ладонь к груди. В нескольких шагах от них воздух превратился в знакомое цветастое марево.
10
Мама ( монгол.)
Повелитель рыком порвал тонкую бечевку и разжал руку — там лежала все та же фигурка, которую Гюзель оставила своему сыну. Так вот почему она не смогла вновь проткнуть ткань мира — оказывается, это делал за неё Хан. Или всё-таки правильнее сказать «сын»?
Всё еще не веря в услышанное, женщина спросила:
— Но… зачем всё это? — она показала на мёртвых нукеров, старика Жондорлы.
— На всё воля Неба. Один мудрец, который ещё не родился, изрёк, что нельзя нарушать ход времени — иначе быть большой беде. Нельзя дважды быть в одном месте одному человеку, нельзя дважды быть в одном месте одной вещи.
Они пришли к тому месту, где мать оставила сына. Тот и сейчас лежал тихо, весело глядя в небо своими разноцветными глазами.
Воздух подернула лёгкая рябь — возникла новая дыра в ткани мира.
— А сейчас прощай, ээж! — поставил женщину на ноги Хан. — Бери сына и иди — там вас примут, как положено, и дадут кров.
— А как же ты, мой Повелитель? — спросила женщина. — Как же мой муж, твой сын?
— Нельзя нарушать ход времени, — качнул он головой. — Мой сын принадлежит этому времени, вы — тому. Иначе не стать мне Ханом. К тому же, у меня много дел. Кому-то ещё нужно сложить могилу Чингисхана и оставить подсказки, где её искать.
— Так это…? — пораженная Гюзель прикрыла рот ладошкой.
Хан кивнул.
— Это не та усыпальница. Никто не вправе тревожить Небесного Волка, — скупо улыбнулся он.
Прощание было скорым — в улусе могли хватиться Хана. Мать с младенцем шагнули сквозь один разрыв, Хан — через другой. Женщина плакала и оглядывалась, он — нет. Потому что наверняка знал — дальше всё будет хорошо, он видел.
Дымная юрта встретила Хана одиночеством и потрескиванием кизяков в очаге. Повелитель задумчиво постоял некоторое время, глядя на огонь, потом вытащил из-за пазухи искусно сшитый потомками ворох бумаги и швырнул в огонь. Пламя перекрасилось в красный цвет, бабочка на тыльной стороне затрепетала под языками пламени. Легенда, изложенная на страницах книги, имела знаковое название для жителя степи. «И грянул гром» [11] — разве это не благословение Синего Неба?
11
Рассказ Рэя Брэдбери о путешествии во времени
Work Inside
Мария Захаревич
Путь воина
Лучше быть последним среди волков, чем первым среди шакалов.
Чингисхан
1282 год молодой воин Цагаан-Шона был послан с миссией, помочь древнему племени Сяньби…
Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.
Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.
Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.
А старик Жондырлы — сумел.
Но это не принесло счастья роду Хана.
— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!
Женщина вскочила с колен.
Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.
Вьюга не прекращалась уже третий день, при этом стояла непроглядная тьма. Всадник постоянно поправлял шубу и кутался в оленьи шкуры, лежавшие на седле. Он ехал уже очень долго, так как сбился с пути. Проводник Халиун, который должен был сопровождать всадника, остался в деревни, чтобы переждать бурю, проще говоря, — он струсил.
Наконец показался свет, неужели он добрался, неужели это его цель, его миссия. Нет, возможно это лишь её часть — начало.
Всадник подъехал к свету. Слез с лошади и пошёл пешком оглядываясь. Перед ним возник большой шатёр с золотыми, расшитыми по бокам узорами. Справа в твёрдую почву были вбиты деревянные столбы. Слева виднелись стояла и пару повозок. Всадник привязал своего жеребца к столбу и направился к шатру, из которого доносились крики и ругань, но в тот же момент веяло теплом, уютом и лёгким запахом ладана. Далее он приоткрыл стенку шатра и ступил внутрь.
Перед ним была странная картина. Женщина левой рукой, держащая какой-то свёрток правой пыталась оттолкнуть мужчину, который угрожал ей хутгой. А сзади сидел по-турецки какой-то старик, а за ним ещё пару мужиков, точащих своё оружие. В считанные секунды картина словно остановилась и все обратили внимание на вошедшего странника, стоявшего в проходе и впустившего холод, которым уже успела наполнится юрта.
— Кейеч еч? каромм дэр соратахи!!! — спросил жутко недовольный и в то же время испуганный мужчина с хутгой в руках.