Битва рассказов 2013

Чубарьян Александр Александрович

empty-line/>

«Как же долго я ждал этого», — прошептал Хан, касаясь фигурки. Юрта вокруг стала расплываться и как-то отдаляться от Хана. Все запахи стали смешиваться в один, уже не скажешь в какой. Взгляд Хана стал словно возвышаться над телом, и уже спустя мгновение юрта оказалась на расстоянии вытянутой руки от него. «Как же долго я ждал Небес», — то ли подумал, то ли прошептал Бардыл-хан. Ещё мгновение, и расстояние увеличилось, всё помещение он уже видел, будто на картинке. Он видел себя, сидящего посреди юрты и сжимающего фигурку в руке. Рядом стоит старик Жондырлы, опустив голову. И молодая мать, Гюзель-Лейлат, за

его спиной замерла в замахе с кинжалом в руке. Доля секунды и картинка пропала.

Хан стрельнул глазами на стену юрты слева от себя, на которой отчётливо проявилась тень с кинжалом в руках. Рука моментально опустилась на пояс, обхватив рукоять своего любимого ножа. И тут же лезвие оружия Гюзель-Лейлат вошло в спину Великого Господина.

Бардыл-хан вытащил нож, но тут же выронил его.

— Уктар? — взгляд недоумения был обращён к мудрецу.

— Сачтарнерда! — мстительно произнесла за спиной Гюзель.

«За сына» — про себя ответил Жондырлы. Месть была исполнена. Такая сладкая, и, в то же время, холодная.

Кинжал в теле Хана немного провернулся, отчего Великий Господин ещё сильнее вцепился в статуэтку, но не увидел ничего нового, кроме глаз Жондырлы.

Сине-зеленых.

«Двое. Я и моя тень»

Александр Жуков — Синеокий

Скрывают так рьяно, седые барханы

Могилу могучего волка.

А мы беспрестанно, все ждём Чингисхана

Да все понапрасну без толка.

Итак, друзья, перед вами рассказ, открывающий завесу тайны, которой покрыта фигурка волка. Вас ждут предательство и любовь, рождение новой жизни и смерть, ну и немного крови.

Юрту наполняла дымная вонь. Чадили и трещали объятые огнем кизяки, метались по стенам тени.

Возле костерка замерла Гюзель-Лейлат. Уронив голову, вглядывалась в хнычущий сверток на своих коленях, потряхивала, баюкала.

Хан задумчиво восседал на коврах, созерцая лежавшую перед ним небольшую фигурку цвета начищенного серебра.

Зыбкий свет выхватывал неподвижные лица стражи и Всезнающего. Именно последний и привел ханское войско к могиле великого Чингиза, которую никто не мог сыскать вот уже сотню лет.

А старик Жондырлы — сумел.

Но это не принесло счастья роду Хана.

— Сакрын ичтыр басак! — сухая, как старая ветка, рука Жондырлы-ака ткнула в сторону Гюзель-Лелат. — Кондыргэн басак! Басак!

Женщина вскочила с колен.

Никому не дозволено прикасаться к фигуркам, посланным Небом. Кроме тех, кому они предназначены. Молодая мать нарушила запрет.

— Кэчюм йок! Йок! — отверг мольбу Хан. И бесстрастным голосом приказал: — Жондарбай!

— Эрлак ахтым тардеген! — сквозь

слезы произнесла Гюзель.

— Тардеды! — кивнул старик Жондырлы, сжав тонкие пожелтевшие пальцы в кулак.

— Тардегы! — поднял в согласие руку хан.

Молодая мать, согнувшись, и прижимая ребенка к груди, покинула душную юрту. Она попросила Закона. Закон священен даже для отступников. По Великому степному закону у нее было время до заката, чтобы покинуть пределы владений Хана. Лишь только на Вечном Синем Небе появится первая звезда, в погоню за молодой матерью отправятся ночные охотники, нукеры Хана. Хан не пожалеет ни золота, ни наложниц, дабы вознаградить нукеров. Гюзель знала это. Знала она и то, что спасти их жизни могут лишь Небесные Врата. Путь к Небесным Вратам лежал через крутой отрог горного хребта, который отделял земли людей от земли духов. Этот путь Гюзель надеялась преодолеть до заката.

— Уюрдук! Хе! — сухая тонкая рука указала в направлении отрога.

Крепкий жилистый воин лишь кивнул. Одним движением оседлав коня, он отправился в погоню. Для женщины хватит и одного нукера, решил Всезнающий.

Стланник упрямо цеплялся за уставшие ноги Гюзель. Дыхание ее сбилось. Во рту пересохло, и хрип лишь вырывался из уст беглянки. Пробегая по бегущему у подножия ручью, она только и успела испить из пригорошни глоток ледяной воды, для большего не было времени. Младенец стойко переносил тяготы перехода, и Гюзель не уставала благодарить за это Синее Небо.

С первой звездой спустилась Гюзель в обитель Духов. А немного погодя на хребте обозначился черный силуэт всадника.

— Терко, Тэмху, терко — шептала Гюзель свертку, пробираясь по каменистой россыпи. За спиной уже были слышны топот конских копыт и голос охотника, завидевшего добычу.

Завидев Небесные Врата, Гюзель прибавила ход. Духи наполняли ее разум видениями, но Гюзель повторяла молитву Вечному Синему Небу и видения отступали.

Нагнав жертву всадник подождал, когда молодая мать скроется в Небесных Вратах, и только потом, гикнув направил коня в проход.

Перехода сквозь Небесные Врата Гюзель почти не заметила. Хрипя и задыхаясь, она бежала теперь уже по ночной степи, пока не упала обессилев.

Укрыв своим телом ребенка, приготовилась к расправе. Она слала проклятия Вечному Синему Небу, молила оставить сына в живых, проклинала себя за то, что доверилась Посланнику Неба. Он убеждал, что волк должен принадлежать её сыну. Проклятый предатель, златокудрый и синеокий. Златокудрый и синеокий, также как и её сын.

— Амши! Амши! Амши… — хрипела Гюзель, призывая смерть на голову Посланника, на голову человека, которого любила больше жизни.

Пришла в себя Гюзель от странного звука. Она лежала на спине, широко раскинув руки под Небом. Кто-то хихикал невдалеке. Сына рядом не было.

— Тэмху! — позвала мать, в ужасе ощупывая примятую траву. На руках оставалось что-то темное и липкое… Кровь… Кровь была повсюду…

Липкая, как кровь тьма накрыла Гюзель, черным бархатом заволокла сознание. Мир качнулся и Гюзель впала в гипнотическое беспамятство. А Демон Ночи остался сидеть на взгорке, неся извечную стражу.

<