Битва с огнем. Жизнь и служба лондонского пожарного
Шрифт:
Мы поднялись в опорный пункт, чтобы получить дальнейшие инструкции. Нас отвели в свободную квартиру, которую использовали как зону ожидания. Нам надо было сидеть там до получения задания и команды на выход. Снова ожидание. Мы расположились в гостиной одной из квартир на четвертом этаже. Во всех комнатах находились пожарные; они сидели на кроватях, стульях, диванах – везде, куда можно было пристроиться. Очень странное чувство: сидеть на чьем-то диване, в квартире, которая еще утром была для кого-то домом.
Я попытался осмотреться и понять, кто мог в ней жить. Интересно, были эти люди счастливы? Как им тут жилось? На полках стояло несколько фотографий,
Я задавался вопросом, почему трагедии подобного рода случаются с людьми, которых жизнь и так не баловала. Я сочувствовал хозяевам квартиры, лишившимся жилья, но зато был уверен, что они выбрались из башни живыми. Никто из жильцов нижних этажей не оказался заперт в огне. И это немного утешало.
Глава вторая. Башня
Мы с остальными членами команды старались говорить о чем угодно, кроме адского пламени, окружавшего нас. Никто не упоминал о предстоящей работе. Казалось, все заключили молчаливое соглашение не обсуждать того, что происходит вокруг или что ждет нас впереди: какой смысл зацикливаться на этом? Отчасти такое объясняется самосохранением, поскольку от разговоров о пожаре мы бы только сильней разнервничались, но в то же время иллюстрирует, насколько пожарные могут быть дисциплинированными. Мы получили приказ сидеть в квартире и ждать и должны были находиться там до получения дальнейших распоряжений. С профессиональной точки зрения, этим наша осведомленность и ограничивалась. Если мы не знаем, что нам предстоит, то какой смысл об этом думать?
Но даже сейчас мы не были уверены, что пойдем дальше. Мы надели дыхательные аппараты и приготовились идти, но вокруг царил такой хаос, что нельзя было с уверенностью сказать, пошлют нас наверх или нет. Я слышал, как старший офицер обсуждал по рации проблему с отключением газовой сети, пожарные работали сразу на нескольких этажах, пустить воду все еще не удавалось…
За двенадцать лет я ни разу не видел, чтобы в опорном пункте скопилось столько людей, выполняющих столько разных задач одновременно. Все сновали туда-сюда, ситуация постоянно менялась, а это означало, что мы не можем знать, какую роль нам отведут – и отведут ли вообще. Я уговаривал себя не нервничать насчет будущего задания. Думал о том, остались ли после стольких часов выжившие на верхних этажах. Устав от ожидания, я уже хотел пойти наверх и взяться за работу.
Двух хестонских пожарных отозвали, так что нас осталось трое – я и еще двое из Хестона. Мы не знали, зачем отозвали тех двоих. Десять минут спустя появился командующий сектором, которому понадобилось еще два человека. Пожарные из Хестона хорошо знали друг друга, поскольку работали на одной станции, поэтому было логично им пойти вместе, раз уж они привыкли трудиться плечом к плечу. На мгновение я решил, что обо мне вообще забыли. Что если я останусь единственным, кто не понадобится наверху?
– Подождите минутку, – сказал я командующему. – Я пришел с этой командой. Я оставил своих, чтобы подняться сюда. Я не хочу стоять в стороне.
– Не беспокойтесь, – ответил он. – Подождите пять минут, я сейчас вернусь.
Мы трое остались в комнате.
Пару минут спустя к нам просочились новости о том, что опорный пункт целиком переводится на седьмой этаж: команды, оборудование, все. Много времени это не отняло, поскольку вокруг было достаточно людей, чтобы помочь.
Мы перебрались на седьмой этаж и снова стали ждать в такой же брошенной квартире. Довольно быстро командующий дал нам задание: начать обследование пятнадцатого этажа, включая холлы, лестницы и квартиры, оценить силу огня и отметить расположение тел жертв, если таковые найдутся. Далее нам предстояло продвигаться вверх по этажам, насколько будет возможно. Их оставалось восемь, но никто не ждал, что мы обследуем все сразу.
Как всегда первое – и главное: спасение выживших, если такие будут, в приоритете. Конечно, надежды почти не осталось, но было бы неправильно просто решить, что спасать уже некого. Все может случиться. Нам надо было двигаться вверх по этажам до тех пор, пока у нас не кончится воздух или условия не станут критическими: в этом случае мы должны вернуться и передать информацию командующему сектором.
Кто-то спросил, обследовались ли ранее этажи, на которые нас послали. Ответ был нет, никто не обследовал пятнадцатый этаж после того, как огонь охватил всю башню. Ранее пожарные, конечно, были там и говорили с жильцами, одновременно стараясь предотвратить распространение пламени. Но последствия нам предстояло увидеть первыми. От этого мне стало не по себе; одновременно я понимал, что нас не отправили бы туда, не будь риск оправдан.
Мы построились и двинулись вперед. Я был встревожен, даже напуган. Мы направлялись прямо в огонь, поднимались в раскаленную, самую опасную часть здания. При громадной температуре и низкой видимости нам предстояло шагнуть в неведомое.
В подобные моменты в голове у пожарного звучат сразу два голоса. Один – профессиональный: он гордится тем, что принимает участие в столь значимом событии, делает важнейшую работу, применяет на практике свой опыт и знания. Другой – человеческий: он говорит о том, сколько людей уже погибло в этом здании, печалится о них и их семьях, а еще – боится за собственную безопасность.
Именно эти двойственные мысли и эмоции теснились у меня в голове, пока мы шли к лестнице. Я надеялся, что когда мы включим дыхательные аппараты и приступим к работе, моя голова очистится, так что постарался немного успокоиться.
Нам приказали начинать с пятнадцатого этажа. Но по дороге туда мы столкнулись с другой пожарной командой, которая сообщила, что уже обследовала этаж и жертв не обнаружила, так что мы поднялись на шестнадцатый, где до нас пожарных еще не было.
Я попытался связаться с диспетчером и проинформировать его, что мы начинаем обследование шестнадцатого этажа, но по мере продвижения сигнал рации становился все слабее, а на шестнадцатом этаже пропал совсем. Отчасти это объяснялось удаленностью диспетчерской, отчасти – конструктивными особенностями здания и условиями среды.
Гренфелл-Тауэр был построен достаточно удобно: в центре проходила широкая шахта, где находились лестницы и лифтовые колодцы; шесть квартир каждого этажа выходили в общий холл, так что нам не надо было преодолевать большие расстояния, чтобы осмотреть их все. В основе проекта, датированного 1967 годом, лежала комбинация надежности и адаптивности. Центральная шахта и колонны по периметру башни отвечали за надежность. Внутренние стены не были несущими, так что конфигурацию помещений можно было менять без особых проблем, не затрагивая основную конструкцию здания, что обеспечивало адаптивность.