Битва с огнем. Жизнь и служба лондонского пожарного
Шрифт:
Размеры этажей, 22 на 22 метра, давали полезную площадь в 476 м2 (5,120 квадратных футов); на каждом было по шесть квартир: четыре трехкомнатных и две двухкомнатных. Высота башни составляла 67,3 м (221 фут), общее число квартир – 120, максимальное количество жильцов – около 600. Из 24 этажей под квартиры отводилось 20, на нижних четырех располагались коммерческие, административные и другие нежилые помещения.
На шестнадцатом этаже вокруг шахты жертв мы не обнаружили. Нам предстояло обследовать лестничные клетки,
Нам сказали, что мы можем выбивать двери квартир, если они закрыты, и заглядывать внутрь, но заходить в них не должны, так как здание сильно повреждено. Некоторые двери прогорели насквозь, так что все было видно; некоторые еще держались, но еле-еле, так на них подействовал огонь.
Мы принялись обходить квартиры одну за другой. Все выглядели так, будто в них разорвалась бомба: с пустыми полками, закопченными стенами, выгоревшие дотла – обугленные скелеты жилья, которым они когда-то были. Снаружи здания еще полыхал огонь; очаги пламени местами попадались и внутри.
Поднимаясь по лестнице, я ногой расчищал перед собой ступени, чтобы остальные члены команды могли беспрепятственно по ним пройти. Я был их лидером и старшим по возрасту. В одной руке я держал мощный прожектор, устойчивый к высоким температурам, специально разработанный для использования в задымленных помещениях.
У каждого из нас имелся собственный ручной фонарь, с помощью которого мы обследовали этажи, но на лестницах я шел первым с прожектором в руке, проверяя, нет ли на пути препятствий или тел жертв. Дым сильно затруднял продвижение, но прожектор немного увеличивал видимость.
На любых пожарах мы регулярно связываемся с диспетчерской, информируя ее о своем продвижении и о показаниях дыхательных аппаратов. Все сведения строго фиксируются. Однако в Гренфелле связи не было, так как не функционировали рации, и очень скоро мне стало ясно, что из-за внешних условий и размеров обследуемых площадей нам будет сложно потом вспомнить, что мы видели и где. Все этажи казались одинаковыми. Единственным средством, с помощью которого можно было зафиксировать необходимую информацию, оставался мой телефон.
Пожарным не разрешается использовать телефоны в ходе работ, не говоря уже о ситуациях, подобных этой. Однако я решился нарушить правила, поскольку никаких других способов не существовало. Я понимал, что мне придется снимать перчатку, чего не стоит делать даже при штатном тушении пожара – мы все надеваем защитные костюмы, чтобы не подвергать кожу воздействию экстремальных температур. Но я должен был это сделать. В противном случае мы напрасно потратили бы время. Информация, которая передается диспетчерам, должна быть максимально точной. Рука моя горела, телефон раскалился, но, к счастью, продолжал работать.
Мы поднялись на семнадцатый этаж и там обнаружили первую жертву. Чем выше мы забирались, тем хуже становилась видимость. Кругом клубился дым. Я использовал прожектор и ручной фонарь одновременно, чтобы обследовать крошечный пятачок вокруг себя. Если один из нас что-то замечал, мы все старались подойти поближе и рассмотреть подробности. Из-за низкой видимости требовалось три пары глаз вместо одной, чтобы понять, что именно мы обнаружили.
На этот раз перед нами была женщина; она лежала в холле неподалеку от лифта. Наверняка она пыталась выбраться из здания, но не успела. Я спрашивал себя, сколько она пробыла здесь. Она не сильно обгорела, но явно некоторое время подвергалась воздействию экстремально высокой температуры. Когда мы к ней подошли, я не сразу понял, что именно лежит передо мной. Посмотрев внимательнее и различив тело жертвы, я, потрясенный, инстинктивно отшатнулся. Я понимал, что мы обнаружим немало жертв, но не был готов увидеть их своими глазами. До этого я, конечно, видел мертвые тела, как будучи пожарным, так и в рамках других профессий, и даже более пугающие, чем это, но тут была совсем другая ситуация. Сам факт, что я нахожусь на семнадцатом этаже башни, которая еще горит, и полностью осознаю, какой опасности подвергаюсь, тяжким грузом ложился на мой рассудок и нервы.
Я взял себя в руки и подошел поближе, чтобы зафиксировать детали. Мы здесь, чтобы делать свою работу. Несмотря на тьму и дым, я видел, что женщина лежит на спине, лицо ее черно от дыма, глаза закрыты, а рот приоткрыт. Насмотревшись в прошлом на мертвецов, я привык к тому, что они выглядели умиротворенными, здесь же умиротворенности не было и в помине.
Задерживаться было нельзя; я сделал кое-какие пометки, и мы пошагали дальше, на восемнадцатый этаж. На лестничной клетке обнаружилась еще одна жертва, мужчина. С искаженным ртом, он тоже не сильно обгорел, но долго пролежал при высокой температуре. Подавив в себе все эмоции, я действовал подобно роботу: вслух повторил все детали нашей находки и записал их на телефон – «один мужчина, взрослый, на лестничной клетке восемнадцатого этажа». Больше смотреть на него я просто не мог.
Мы разделились и пошли проверять квартиры. Они выглядели одинаково, словно в каждую бросили гранату, выгоревшие дотла. Сгорело буквально все: мебель и техника превратились в угли, очаги пламени до сих пор сохранялись в большинстве квартир.
Кое-где мы заметили яркие язычки голубого пламени, поднимавшиеся из-под пола. Газовую систему так и не удалось отключить – с самого начала пожара с ней возникли проблемы. Зрелище казалось особенно пугающим с учетом того, к какому кошмару мог привести взрыв. Газ, поступающий по трубам, сгорал равномерно; он не накапливался, дожидаясь искры, чтобы воспламениться. Голубые язычки пламени выглядели безобидными, как огонь в газовой духовке. Тем страшней было видеть кухонные плиты, к которым еще вчера шел этот газ, превратившимися в обугленные остатки.
Конец ознакомительного фрагмента.