Битва Шарпа
Шрифт:
Шарп и Донахью обсуждали раньше, что может случиться, если нападут французы, и оба безрадостно согласились, что Real Compania Irlandesa окажется в ловушке в собственных казармах, поэтому Донахью приказал солдатам пробить смотровые щели в стенах. Работа была проделана без энтузиазма, но по крайней мере смотровые щели существовали и давали обороняющимся шанс вести ответный огонь. Даже при этом мрачный, похожий на туннель, барак казался самым кошмарным местом, подходящим для западни. Женщины и дети кричали, гвардейцы нервничали, и баррикады у дверей казались ненадежными.
— Вы все знаете, что делать, — обратился Шарп к гвардейцам. — Французы не могут войти здесь, и они не могут разрушить стены, и не могут стрелять через камень. Вы должны вести плотный ответный огонь, и вы отгоните ублюдков.
Он не был уверен, что хоть что-нибудь из сказанного им соответствует истине, но он должен был приложить все усилия, чтобы восстановить в людях боевой дух.
В бараке было десять смотровых щелей — по пять на каждой длинной стороне, и у каждой щели стояло по крайней мере восемь человек. Немногие из гвардейцев умели обращаться с мушкетом так, как хотел бы Шарп, но при таком количестве бойцов на каждую щель их огонь был фактически непрерывен. Он надеялся, что гвардейцы во втором бараке приготовились подобным образом, поскольку ожидал нападения французов на обе казармы в любой момент.
— Кто-то открыл эти проклятые ворота для них, — сказал Шарп Харперу. У Харпера не было времени ответить — оглушительные крики возвестили о наступлении главных силы Лупа. Шарп всматривался в щель в одном из заткнутых окон и видел, как настоящий поток серых мундиров хлынул вдоль казарм. Позади них, бледные в лунном свете, всадники Лупа ехали под своим штандартом из волчьих хвостов.
— Это моя ошибка, — сказал Шарп с сожалением.
— Ваша? Почему? — Харпер забивал шомполом последний заряд в ствол семизарядного ружья.
— Что делает хороший солдат, Пат? Он действует неожиданно. Было настолько очевидно, что Луп должен напасть с севера, что я забыл о юге. Черт подери! — Он выставил в щель винтовку и искал взглядом одноглазого Лупа. Убить Лупа, думал он, и налет прекратится, но он не видел Бригадира среди массы серых мундиров, по которым он и выстрелил, особо не выбирая. Пули противника стучали по каменным стенам, не нанося ущерба, в то время как внутри выстрелы мушкетов грохотали, пугая детей.
— Заставьте эти проклятых детей замолчать! — приказал Шарп. Темнота, холод и резкий запах сгоревшего пороха пугали детей почти так же, как оглушительный ружейный огонь. — Тихо! — заорал Шарп, и наступила внезапная задыхающаяся тишина — за исключением одного ребенка, который кричал постоянно. — Заставь свое отродье молчать! — закричал Шарп на мать. — Стукни его, если понадобится!
Мать вместо этого дала ребенку грудь, что произвело надлежащий эффект. Некоторые из женщин и старших детей приносили пользу: заряжали запасные мушкеты и составляли их около окон.
— Терпеть не могу, когда проклятые дети орут, — ворчал Шарп, перезаряжая винтовку. — Никогда не мог и никогда не смогу.
— Вы тоже были ребенком когда-то, сэр, — сказал Дэниел Хагман поучающе. Браконьер, ставший стрелком, был склонен к таким нравоучительным моментам.
— Я был болен однажды, черт побери, но это не означает, что мне должна нравиться болезнь, не так ли? Кто-нибудь видел этого проклятого Лупа?
Никто не видел. К настоящему времени основная масса бригады Лупа продвинулась мимо этих двух казарм, преследуя португальцев, которые перестроились из линии застрельщиков в две шеренги, готовые встретить нападавших регулярными залпами. Поле битвы было освещено полумесяцем и редкими отблесками затухающих костров. Французы прекратили выть, подражая волкам, поскольку борьба стала слишком серьезной, хотя очевидно неравной. Французы превосходили едва успевших проснуться португальцев в численности, к тому же нападавшие были вооружены быстро заряжаемыми мушкетами, а португальцы — винтовками Бейкера. Даже если они заряжали винтовки ударами прикладов о землю, без шомполов и кожаных заплаток, который вели пулю по нарезам, они все равно не могли конкурировать со скоростью хорошо обученных французских солдат. Кроме того, cacadores Оливейры учились сражаться среди полей и лугов: стрелять и прятаться, бежать и стрелять, — а не вести стрельбу залпами против главных наступающих сил.
Все же и в этом случае cacadores не сдавались легко. Французская пехота почувствовала, что достаточно трудно найти португальскую пехоту в полутьме, а когда они нашли, где сформирована португальская линия, потребовалось время, чтобы рассеянные по полю французские роты объединились и образовали собственную линию огня в три шеренги. Но как только два французских батальона образовали линию, они обошли маленький португальский батальон с обеих флангов. Португальцы упорно сопротивлялись. Вспышки винтовочного огня озаряли ночь. Сержанты приказывали, чтобы люди в шеренгах смыкали ряды, потому что многие были выбиты тяжелыми пулями французских мушкетов. Один человек упал прямо в тлеющие уголья костра огня и ужасно закричал, когда его подсумок взорвался и пробил у него в спине дыру размером с вещмешок. Его кровь шипела и пузырилась на раскаленном пепле, пока он умирал. Полковник Оливейра двигался позади своих солдат, управляя ходом боя, уверенный, что бой уже проигран. Проклятый английский стрелок был прав. Он должен был искать укрытия в бараках казарм, но теперь французы были между ним и укрытием, и Оливейра предчувствовал близость беды и знал, что почти ничего не может сделать, чтобы предотвратить ее. Шансов стало совсем немного, когда он услышал зловещий и четки цокот копыт. Французская кавалерия была в форте.
Полковник отослал знаменосцев назад к северным крепостным валам.
— Спрячьте их где-нибудь, — приказал он им. В бастионах были старые оружейные склады, и разрушенные стены образовали что-то наподобие темных пещер среди руин, так что был шанс уберечь знамена от захвата, если спрятать их в лабиринте сырых подвалов и каменных завалов. Оливейра пождал, пока его стиснутые со всех стороны солдаты дадут еще два залпа, и после этого отдал приказ отступать.
— Все в укрытие! — приказал он. — Всем укрыться за стенами! — Он был вынужден оставить раненных, хотя некоторые из них, хромая и истекая кровью, пытались добраться до новой линии обороны. Французские мундиры подошли совсем близко, и тут наступил момент, которого Оливейра боялся больше всего: труба пропела в темноте, сопровождаемая звуком вынимаемых из ножен сабель.
— Бегите! — кричал Оливейра своим людям. — Бегите!
Солдаты сломали ряды и побежали одновременно с началом атаки кавалерии, и таким образом cacadores стали мишенью, о которой кавалеристы могли только мечтать: беспорядочная кучка отступающей пехоты. Серые драгуны взрезали отступающие цепи тяжелыми палашами. Сам Луп вел их в атаку, выстроив широкой дугой, чтобы завернуть беглецов и гнать их прямо на свою наступающую пехоту.
Часть рот левого фланга Оливейры успели добежать до крепостных валов. Луп видел, как темные фигурки устремились вверх по аппарелям, и их бегство его не беспокоило. Если они переберутся через валы и сбегут в долину, остаток его драгун выследит их и передавит как клопов, если же они останутся на крепостных валах, его пехота в форте Сан Исирдо сделает с ними то же самое. Непосредственной заботой Лупа были солдаты, которые пытались сдаться. Множество португальских солдат, бросив разряженные винтовки, стояло поднятыми руками. Луп наехал на одного такого человека, улыбнулся, затем коротко ударил, раскроив ему череп.
— Пленных не брать! — приказал Луп. — Никаких пленных! — Его уход из форта не должны были тормозить военнопленные, и кроме того резня, учиненная с целым батальоном, послужит предупреждением армии Веллингтона, что, достигнув испанской границы, они столкнулись с новым и более твердым противником, чем войска, которые они выгнали из Лиссабона. — Убейте их всех! — крикнул Луп. Cacador прицелился в Лупа, выстрелил, и пуля просвистела в каком-нибудь дюйме от поросшей короткой серой бородой щеки бригадира. Луп засмеялся, пришпорил свою серую лошадь и проложил себе через бегущую в панике пехоту, чтобы догнать негодяя, который смел попытаться убить его. Человек бежал отчаянно, но Луп спокойно догнал его и ударом палаша раскроил ему спину. Человек упал, корчась и крича.