Битва в пути
Шрифт:
— Вы прогуляли? Значит, не безобразничают, а выполняют мое распоряжение — прогульщиков к работе не допускать.
— Под рабочих копаете? Что ж нам, рабочим, голодать?
Он говорил громко, с явным намерением привлечь внимание окружающих.
— Рабочий класс не прогуливает и не хулиганит на производстве, — отчетливо сказал Бахирев. — В ближайшие дни кончится перестройка цеха, и заработки будут больше прежних.
Один из рабочих отодвинул парня. — Какой ты, Евстигешка, рабочий? Потом спокойно сказал в лицо Бахиреву:
— А что касается посулов, то много вы нам сулите, товарищ главный инженер. Говорите: «Прогрессивка, прогрессивка!» А вон она, — он поднял руку и показал пальцем в потолок, словно там летело что-то. — Вон она, лови ее!
Недовольство нарастало и в других цехах. В моторном цехе приступили к работе со сменным заделом. Огромное количество обезличенного брака заставило прибегнуть к этой временной мере, несмотря на протесты Бахирева.
Была выделена специальная площадка, куда рабочие каждой смены складывали незаконченные детали. На этой площадке Бахирев увидел щуплую фигурку с неприятно знакомыми легкими неверными движениями летучей мыши. «Князь Малютин!» Действительно, это был он. Вызывающе вскинув дряблое лицо, он смотрел на Бахирева.
— Вы здесь?
— Сперва заимейте свою фабрику, а потом увольняйте! — нарочито громко сказал «князь». — Нас с товарищем Пуговкиным по суду восстановили. А вам взыскание за беззаконие. Кадровиков разгонять да производство доводить до ручки не позволят! Рабочие сидят без заработка.
И в глазах у некоторых рабочих снова прочел Бахирев молчаливое согласие с нападками Малютина.
На площадке задела, где вчера еще лежала груда деталей, сейчас было пусто. Башней высился Рославлев.
— Кто растащил сменный задел?.. Кто, я спрашиваю? — громыхал он, перекрывая шум станков.
Одни уклончиво отвечали:
— Не мы…
— Может, другая смена… попользовалась… Другие открыто говорили:
— Взяли. Простаивали, не подали нам детали, а тут лежат рядом недоработанные. Ну и взяли!
Третьи сомневались:
— Мероприятие непривычное. Пока от него одно затруднение.
Малютин подстрекал недовольство:
— Я упреждал. Работать на сменных заделах — дело гиблое… Если на заводе трехсменка, то и неоконченные детали должны передаваться от одной смены другой!
— Я знаю, за что ты ратуешь! — напустился на него Рославлев. — Чтобы свой брак можно, было передать другой смене! Тебе обезличка выгоднее, прах твою душу! А нам необходимо выявить бракоделов. Брака — страшное количество, а кто сделал, не докопаешься.
Бахирев не одобрял сменных заделов, но знал, что еще не завоевал достаточного авторитета у Рославлева и что Рославлев неавторитетного человека не станет слушать. «Этого зверя званием главного инженера не прошибешь. Сам убедится в своей ошибке».
— Надо бы сменное клеймо, — сказал он.
Рославлев не пожелал ответить, но бровями-щетками указал на Малютина, ходившего вдоль линии коленвала с подчеркнутой развязностью, и сказал:
— Одолел нас князь Малютин. Умнее надо было действовать. Хитрей…
Бессилие перед Пуговкиным и Малютиным уязвило Бахирева.
Сорвалось с Малютиным и Пуговкиным, не вышло с вентиляторами, нарушены сроки установки конвейера и сроки переорганизации моторного цеха. Срывалось многое из задуманного. Выполнение дневного плана было наименьшим за последние два года. И все же Бахирев не терял уверенности. Он видел: еще одна-две тяжкие недели — и войдет в строй новый конвейер в ЧЛЦ, новые поточные линии в моторном, отработаются навыки комплектной сдачи деталей. Важно было продержаться эти две-три недели.
Он жил на предельном напряжении, которое немного ослабевало лишь в те минуты, которые он проводил с детьми и Тиной. В конце дня он уже начинал ждать этих минут, как ждет работающий в чаду человек того мгновения, когда можно будет глотнуть свежего воздуха.
Ровно в семь он сидел в «фонарике», и все было так, как хотела Тина.
Мягкий вечерний свет падал на стол, убранный цветами. Дети щебетали вокруг нее. Бахирев улыбался ей той улыбкой, которой она ждала.
Она сидела в центре застолья и угощала булочками.
— Тетя Тина, это какая птица? Это птица — воробей? — допытывался Бутуз.
— У воробьев хвосты узенькие, — возражала Аня.
— Это жар-птица! — установил Рыжик. — У нее разноцветные перья…
— Почему вы не предупредили, что у вас день рождения? — укорял Бахирев. — Мы приготовили бы подарки. Теперь придется дарить завтра, задним числом.
— А завтра я сюда не приду. Завтра политучеба. А послезавтра заводской вечер.
— Я принесу подарок на вечер.
— «Вы мне подарите первый танец, — улыбнулась Тина. — Я хочу видеть вас веселым.
— Ладно. В честь такого дня я согласен веселиться. И там мы с вами выпьем по бокалу шампанского или, на худой конец, портвейна, в честь этого дня. У вас там не осталось еще одной жар-птицы? Я свою уже съел нечаянно!
Когда открылась дверь и на пороге показалась высокая женщина в синем платье, Тина сперва не узнала ее, хотя не. раз встречала прежде. Только увидев обернувшееся к двери, внезапно застывшее, багровое лило Бахирева, она поняла, кто это. Женщина вошла так просто и властно, как действительность входит в сон. Дети с криком побежали навстречу матери. Простым, домашним голосом она сказала Бахиреву:
— Митя, от Нюры телеграмма. Она приезжает о восьмичасовым. Надо ехать встречать. Я тебе звонила, но никто не подошел к телефону.
— Тетя Нюра приезжает?! — закричали разом Рыжик и Аня.
А женщина приветливо обратилась к Тине:
— Вы, наверное, и есть «тетя Тина»? Я уже столько слышала о вас и о вашей картине! Это она? Можно взглянуть?
— Нет, еще рано, не готово! — Тина поспешно повернула мольберт к стене.
Бахирев торопливо говорил:
— Садись, Катя. Нет, сюда. Сейчас я позвоню в гараж. Сейчас машину.