Битва в пути
Шрифт:
Он хотел утешить ее.
— Она не ушла… Она с нами. Мы ссоримся потому, что оба переутомлены и перенапряжены. Дай мне еще немного времени. Я разрублю этот заводской узел, и тогда… Мы найдем выход? Нет безвыходных положений.
— У нас есть выход. И только один — разлука.
— Нет!
Он не сдавался. С железным упорством, столь характерным для него, он твердил свое, наперекор обстоятельствам, наперекор разуму, наперекор самой жизни.
Прощальная мартовская метель наметала вокруг них сугробы, засыпала снегом плечи и головы. Стыли ноги, шли часы, а Дмитрий все стоял, прижав Тину, и не мог ни отпустить ее, ни увести с собой…
ГЛАВА 26. НА УЛИЦЕ ИМЕНИ СТАЛЕВАРА ЧУБАСОВА
К обеду Бахирев, как обычно, кончил работу в лаборатории; скользя и спотыкаясь на бугристых тротуарах, он плелся домой поспать перед ночной сменой. Автобусы не ходили из-за наледи, и бесконечно длинным казался Бахиреву путь меж однообразными домами. Пронизывающий ветер проникал за поднятый воротник, рвал полы пальто и хлестал лицо холодной мокретью. Сизые тучи с резкими вырезными краями угрожающе низко громоздились на небе. Тусклый свет неприютного дня был сумрачен. Все неустройство холодной и равнодушной планеты являло себя. Бахирев плелся домой с одним желанием — спать. Он не ждал от дома ни уюта, ни отрады. Только голова Рыжика мелькнет огоньком в сумраке комнат.
В квартире все было так, как он представлял.
Сбитые половики в коридоре, кое-как брошенная на стулья одежда. За дверьми очередная схватка Ани и Рыжика. Подозрительная тишина в ванной, где Бутуз в одиночестве сопел над очередной каверзой. В столовой неубранная посуда. От каждой мелочи пахло застарелым бедствием, бедствием, к которому уже притерпелись, но с которым еще не справились.
Жена встретила его тревожными вопросами:
— Ну что? Как он?! Неужели и его не будет?.. Это твоя последняя защита!
Он привычно терпеливо спросил ее: — О чем ты?
— Как о чем? О Чубасове! Разве ты не знаешь? Ох, боже мой, — Митя, почему ты никогда ничего не знаешь?!
— Что я не знаю? Что с Чубасовым?
— Все только об этом и говорят! Завтра же пленум обкома. В обкоме узнали, что он опять готовит антипартийное выступление, такое же, как на бюро, и Бликин не позволил ему выступать!
Бахирев досадливо сморщился.
— Катя, ну кто может «не позволить»? Чубасов не Бутуз… Кто может человеку не позволить выполнить партийный долг?
— Чубасов пожаловался в ЦК, но все говорят, что его песенка спета! Он был такой благоразумный! А теперь он наскакивает на самого Бликина! Я шла из магазина Уханова говорит, что Чубасов доживает на заводе последние дни. Что «надо очистить атмосферу»!.. Митя, Митя! Ведь Чубасов — это вся твоя защита!..
Бахирева покорежило. О партийных делах Катя всегда говорила неуместными, режущими слух словами:
«Чубасову не позволил выступать», «Чубасов пожаловался в ЦК», «Он наскакивает на Бликина», — лучше б она молчала! Он надеялся, что Катина магазинная информация окажется очередным досужим домыслом, но все же позвонил Чубасову.
Ему ответил взволнованный голос секретарши:
— Ой, Дмитрий Алексеевич? Где ж вы были? — Секретарша знала о дружбе Чубасова и Бахирева, — Николая Александровича только что опять вызвали в обком. Лично к Бликину.
— Когда он вернется?
— Сегодня больше не приедет. У него завтра очень ответственное выступление. Ему надо готовиться…
Бахирев положил трубку. Значит, борьба ширится. Завтра полем боя будут уже не цехи завода и не кабинет парторга, где обычно заседал партком, а большой зал обкома партии. Противником будет не только Вальган, но и сам Бликин. И во главе атаки не Бахирев, а Чубасов… «Жених» Чубасов… Тот самый улыбчивый юноша Чубасов, чья осторожная медлительность когда-то вызывала невольное пренебрежение Бахирева. Бахирев вспомнил свою бессонную ночь перед первой открытой схваткой с Вальганом из-за премий. Он вспомнил тяжелую тишину этой ночи, свои колебания и свое одиночество. Положение Чубасова еще сложней! Даже в парткоме им не всегда удавалось добиться единого мнения. Вальган умел увлечь и убедить. На пленуме обкома рядом с Вальганом встанет Бликин, а рядом с Чубасовым не будет ни Рославлева, ни Сагурова, ни его, Бахирева. Не случайно выступлению Чубасова заранее приклеили ярлык «антипартийного». Возможен полный разгром. И Чубасов знает это. Нельзя оставить его одного сегодня.
Чубасов не раз звал Бахирева к себе домой, но тот, перегруженный трудами и заботами, все не мог выбраться. Сейчас он торопливо набрал номер квартиры Чубасова. Ему ответила жена.
— Дмитрий Алексеевич?.. Он придет прямо из обкома около шести. Он будет очень рад. Приезжайте… Улица имени сталевара Чубасова…Да, да, названа по отцу…, Сталевара Чубасова, дом двадцать…
В половине шестого Бахирев уже вышел из автобуса и торопливо шагал рабочим поселком. Он думал о том, что, на взгляд Вальгана и Бликина, он опальный, снятый, почти изгнанный, моливший как о милости о должности сменного. Его избрали членом парткома. Ему коммунисты доверили партийный контроль над внедрением новой техники. Мысли, за которые шел в атаку Чубасов, Бахирев вынашивал месяц за месяцем. Он был битый, мытый, катаный, утюженный. Он знал цену товарищеской руки, он обладал испытанной в бою решимостью. Кто же, как не он, должен сейчас быть возле Чубасова? И Бахирев поспешно топал на помощь парторгу своей тяжеловесной поступью.
Вот и улица имени Чубасова, Заснеженные, нерасчищенные тротуары, небольшие домики. Только шире и прямее старых улиц рабочего поселка, да молодые ели высажены вдоль тротуаров, да аккуратные домики отступили в глубь невысоких садов.
Домик Чубасова такой же, как у всех. Пробившийся из-за туч закат цвета готозой плавки отражался в огромных окнах. Снег перед забором старательно расчищен, н тротуар густо посыпан золой. Бахирев про себя усмехнулся: «Ответственно небось жить на улице отцовского имени! — И тут же посерьезнел: — Эх, не в веселый час! Каков он перед боем? Как держится?»
Дверь открыл мальчуган лет шести-семи. На нем были шубка и шапка, вывернутые мехом наружу. Некрасивый, узкоглазый и большеротый, мальчик ничем не напоминал Чубасова.
— А я знаю — вы Дмитрий Алексеевич! А папа звонил нам по телефону. Он сказал, чтоб вы немного подождали.
В просторной передней было тихо. Нерушимая тишина стояла и за стеклянными дверями комнат.
— Ты что же, один дома? — \спросил Бахирев и неосторожно задел шубой за стул.
— Нет, я не один. Только тише, пожалуйста, потому что мама кормит. А Танечка пошла в чулан за жестянкой для ветряка.
Бахирев не понял, кого кормит мама и кто такая Танечка. Ясно было одно — здесь тоже царила понятная в такой вечер сумятица.
«Хозяйка не вышла… Стулом не двинь… Тоже неладно в доме, — подумал он и оправдал про себя жену Чубасова: — Нынче не до гостей». Он и сам рад был тому, что она не вышла: это избавляло от необходимости вести натянутый разговор, подлаживаться к женской психологии. На мальчике, однако, домашние тревоги не отражались — узкие глаза его смотрели с живым и открытым любопытством. В нем не было ни застенчивости дичка, ни развязности баловня, — в его смелой и свободной манере чувствовались естественность и доверчивость.