Битва за Дарданеллы
Шрифт:
– У рагузцев воды морской не выпросишь в море, а ты думал, они тебя кофе угощать станут! Здесь каждый грызет свой кусок в своем углу! Это же не мы, славяне, это венецианцы!
– Что ж, – пожал плечами мичман. – Теперь буду знать!
На следующий день, пользуясь попутным северным ветром, Броневский вывел свой караван в море и через пару дней уже был в Кастель-Ново, где сдал суда под роспись в Призовую комиссию.
– Камень с шеи сбросил! – обрадованно сообщил он Спиридаро.
– Куда теперь? – поинтересовался старый лоцман. – Отдыхать?
– Как получится! Своих буду ждать, а там, наверно, опять в море! – Это каких же «своих»? – «Венус»!
Мичман сошел на берег с настроением Колумба, открывшего Новый Свет. Еще бы, за его плечами было самостоятельное командование пусть
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Большая европейская политика в те дни совершала новый головокружительный поворот. Померившись силой на полях войны, Париж и Петербург определили себе новую арену непрекращающегося соперничества. Этой ареной предстояло стать Адриатике. Из вспомогательной силы сенявинская эскадра в надвигающемся противоборстве внезапно становилась силой решающей. Именно Сенявину, по замыслу императора Александра, предстояло избавить общественность от аустерлицкого синдрома. Ныне России, как никогда ранее, нужны были победы. Их ждали в Петербурге от Сенявина. Для французского императора контроль над Адриатикой, помимо всех выгод, был еще и делом чести. О владении здешними берегами Наполеон мечтал еще в Египетском походе, для этого захватывал Ионические острова и Корфу. Тогда его затея провалилась – Ушаков отнял все завоеванное и вышвырнул французов прочь. Теперь же, когда под пятой Парижа была уже половина Европы, вопрос захвата Балкан снова стал для Наполеона на повестку дня. Для этого он, казалось, предусмотрел все. Заключил договор с турками, гарантировавший поддержку султана. Поверженная Австрия уже клятвенно уступила все свои земли по западному побережью Балкан, включая Триест. Со строптивой Черногорией Наполеон предполагал покончить внезапным нападением или подкупом. На всем Адриатическом побережье оставалось теперь лишь два стратегически важных пункта, судьба которых еще не была решена: старый славянский Дубровник, именуемый австрийцами на свой лад Рагу-зой, и Бокко-ди-Катторо.
– У нас с французской империей мир, и мы уже передали ей свои средиземноморские области! – едва не рыдал австрийский посол в Петербурге. – Но ваш Сенявин творит полнейшее беззаконие и провоцирует Наполеона на новую войну! Уймите наглеца! Остановите безумца!
Российское Министерство иностранных дел оказалось в весьма щекотливом положении. Австрия, пусть и крепко битая, по-прежнему оставалась, по существу, единственным реальным союзником России по антифранцузской коалиции. Новой ее войны с Францией допускать было сейчас никак нельзя. Наполеон раздавил бы Вену в считаные дни. Но и убирать Сенявина из Адриатики сейчас тоже было невозможно – он был последней козырной картой Петербурга в сложнейшей политической партии. Терять этот козырь в угоду кому бы то ни было было никак нельзя. А потому, отпаивая австрийского посла валерьянкой, император Александр отправил Сенявину новое письмо. Он велел вице-адмиралу самому выбирать образ действий, исходя из местной обстановки, беря при этом на себя всю ответственность за последствия.
Отряд Сенявина по пути в Катторо завернул в Рагузу. Последняя была старой колонией Республики святого Марка, а потому, несмотря на славянско-православное население, правили ею исстари вельможи-католики. Именно поэтому Сенявин отказался от варианта здесь ставить свой десант. Естественно, что корабли под косыми Андреевскими флагами не могли вызывать у католиков даже доли той любви, которую они испытывали к своим единоверцам австрийцам. Впрочем, пока рагуз-ский сенат держал нейтралитет и присматривался, к кому выгодней примкнуть, чтобы не прогадать. История республики насчитывала без малого девять веков. Удивления достойно, как могло уцелеть это маленькое государство среди множества войн и завоеваний. Спасало Рагузу прежде всего главное правило ее политики: со всеми торговать и ни с кем не ссориться. Но сейчас, похоже, ссоры с одной из воюющих сторон было не миновать, и сенат республики метался, не зная, к кому бы примк-нуть. Ситуацию осложняло и то, что со дня на день должна была произойти ежегодная смена правителя – ректора. Процедура
Рагуза открылась морякам внезапно. Обнесенный каменной стеной с круглыми башнями город лежал на берегу залива у подножия Баргаторской горы. Узкие и чистые улицы. Всюду странное сочетание азиатского и итальянского архитектурных стилей, дворец же правителя-ректора в стиле мрачном готическом. Гавань Ра-гузская годилась лишь для малых судов, а потому в полумиле от города был выстроен прекрасный порт Святого Креста, где и стоял весь огромный торговый флот республики. Сейчас в порту царило большое оживление. Последняя война турок с французами весьма обогатила местных торговцев.
С крепостных стен русских моряков встретили приветственным залпом. Толпы ликующих людей кричали «ура». Несколько застигнутых в гавани французских приватиров тут же, без долгих раздумий, спустили свои флаги. Городской сенат, состоявший еще из старых венецианских дожей, был, впрочем, настроен к прибывшим весьма прохладно.
Дожи встречали русского главнокомандующего со всею важностью в длиннополых черных мантиях и в длиннейших старомодных париках. Вице-адмирал говорил с ними напрямую:
– Французы непременно решатся на захват Рагузы, а потому пока не поздно я предлагаю вам союз и взаимную помощь! Поймите, что у Наполеона нет морской силы, а у России она есть! Если вы примете сторону нашего неприятеля, то мы лишим вас морской торговли, без которой вы погибнете!
– А нельзя ли нам остаться нейтральными? – спросили озадаченные таким оборотом дела дожи.
– Нельзя быть наполовину беременными! – ответил русский командующий. Вельможи переглянулись.
– Мы готовы к союзу с вами! – сказали они, но голоса при этом прозвучали без особой радости.
На стене парадного зала в золотой рамке висел лист хартии, данной некогда Рагузе султаном Османом, о ее неприкосновенности. Султан был неграмотен, а потому вместо подписи приложил к бумаге свою ладонь, вымазанную чернилами. Нобили глядели на чернильную султанскую пятерню и вздыхали о счастливом времени. Что то будет теперь?
Настроение, с которым встречали русских моряков в Катторо, в корне отличалось от приема, оказанного ра-гузским сенатом. Если православная беднота встречала прибывших как своих, то католическая аристократия настороженно, враждебно. В конце концов, стороны договорились, что в случае опасности, по просьбе сената в Рагузу прибудет отряд русских кораблей и солдаты десанта для совместных действий против французов. Однако кислый вид венецианских нобилей Сенявину особой уверенности в их искренности не внушил. Отказался рагузский сенат и от помощи постоянного русского гарнизона.
– Что ж, дело ваше! – пожал плечами Сенявин. – Однако как бы не пришлось в скором времени раскаиваться!
Выбирать, однако, было не из чего, и приходилось довольствоваться хотя бы достигнутым соглашением. Вежливо откланявшись, Сенявин вернулся к себе на «Елену», и отряд кораблей немедленно взял курс на Триест.
– Чует мое сердце: добром в Рагузе дело не кончится! Это не Катторо с Черной Горой! – поделился он своими мыслями с каперангом Быченским. – Может, нам следует еще что-либо предпринять?
– Что могли, мы уже сделали. Теперь остается надеяться лишь на голос разума рагузских правителей!
В Триесте командующего должны были ждать последние свежие новости из Петербурга, в которых он так сейчас нуждался. К тому же судам отряда требовалась немедленная починка, и вице-адмирал хотел использовать время пребывания в Триесте с максимальной пользой для себя. Едва суда втянулись в гавань самого северного из адриатических морских портов, Сенявина известили, что никаких известий для него пока нет…