Битва За Масть
Шрифт:
– Дай-ка померять, - заинтересовался игрушкой и Фил, но Пчела лишь отмахнулся.
Тогда Фил, похоже, не рассчитав силы, тупым концом тесака засветил рыцарю по блестящей макушке. Звон металла слился с воплем Пчелы:
– Озверел, что ли?
– Опричники, тихо!
– по-отечески улыбаясь, прикрикнул на шалунов Саша и вновь повернулся к Артуру, ожидая ответа.
"Родишь ты когда-нибудь, козел, или как?" - сказал он про себя.
Артур устало потер лоб пятерней. Похоже, он сломался:
– Если действительно толковый юрист,
– Толковый, толковый. Ас...
– успокоил его повеселевший Саша.
Склонившись над нардами, Саша бросил кости в последний раз. Выпали две шестерки. Артур, не веря своим глазам, несколько раз посмотрел на кубики и на Сашу. Эти две последние шестерки удивили его едва ли не больше, чем все то, что ему пришлось пережить за последние восемь часов. То есть, можно сказать, за классический рабочий день.
– Ладно, опричники, пошли, - бросил Саша, надевая свой черный кожаный плащ. И добавил специально для Артура: - Я, кстати, тоже кое-куда опоздал...
III
Саша не просто опоздал на примерку, а появился на пороге, когда Оля уже собиралась ложиться спать. Одна. Назло.
"Буду спать по диагонали", - подумала Оля, держа в руках фату и не зная, куда ее приспособить. В конце концов она повесила ее на тот же крючок, на котором висела скрипка. И этот неожиданный натюрморт расстроил ее - фата показалась могильным венком, который кто-то возложил на всю ее сегодняшнюю и будущую жизнь.
Тут, как ни в чем не бывало, и явился Саша.
– Если хочешь знать, это подлость просто!
– с обидой в голосе обратилась Оля к дражайшему жениху.
Саша встряхнул свой кожаный плащ и аккуратно повесил его на плечики:
– Здрасьте. Подлость - это когда, извини, спид в нагрузку получают.
– При чем здесь спид, когда у нас свадьба?!
Она стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. Сквозь легкую ткань голубого халата просвечивало ее худенькое тело, выглядевшее в лунном свете особенно соблазнительно.
Саша прислонился к стенке и внимательно посмотрел на подругу, потом сбросил испачканные грязью ботинки:
– Оленька, конечно, ни при чем. Это я так, к слову.
Оля не собиралась сдаваться, бабушка хорошенько попилила ее перед уходом, прямо как заправская скрипачка:
– Мы тебя, идиотки, два часа ждали! Последняя примерка, теперь не изменишь ничего. Она сразу шить будет.
Саша уже стянул и джемпер:
– Ну и замечательно. Я вам целиком доверяю. В платьях ни-че-го не понимаю, правда, Оль.
– Меня бабуля замучила просто! "Вот, он необязательный, он такой, он сякой"...
Саша улыбнулся, как Чеширский кот - от уха до уха:
– А ты отвечай: "Любовь зла, полюбишь и братка".
Пристально глядя на нее, Саша методично расстегивал пуговицы, снимал рубашку, майку, взялся за брючный ремень. Оля, слегка обалдев, продолжала говорить по инерции, непроизвольно меняя тон:
– Я хотела вместе, чтоб ты одобрил, а ты как всегда...
Не отрывая смеющегося взгляда
– Хотела вместе, говоришь? Хорошая идея. Главное - своевременно! брюки отправились вслед за рубашкой.
– Ну да... А ты что, в стриптизеры записался?
– Ольга не могла долго сердиться на него, но и отступление тоже было не в ее правилах. Хотя какие уж тут правила!
– Не-а. Соскучился, - честно ответил Саша.
Уже смеясь, Оля развязала пояс халатика:
– Видела бы бабуля...
– с притворной горечью вздохнула она.
Над ними фата венчала скрипку, как праздничный букет, подаренный замечательной исполнительнице поклонником ее таланта...
* * *
Умиротворяющая тишина, которая, казалось, невидимым куполом накрыла Олю и Сашу, время от времени нарушалась шумом проезжающих за окнами машин. Оля, приподнявшись на локте, осторожно указательным пальцем дотронулась до пулевого шрама на Сашином боку:
– Саша, брось все это, а?
– Что именно?
– Ну, ты же умный, одаренный, а разбойник, - вкрадчиво сказала она и прижалась лицом к его ладони.
– Разбойник...
– усмехнулся он и погладил ее, как маленькую, по голове.
– Думаешь, я об этом не думал? Думал... Так странно... Понимаешь, был момент, казалось, все: убьют или сяду. Даже клятву дал пацанам. А потом раз - и все утряслось! Да ты же помнишь, тогда, на даче.
Оля шумно вздохнула:
– Но сейчас-то два года прошло.
– А мне нравится, Оль. Это такая жизнь... реальная, что ли. Как в мезозойскую эру, - помолчав, Саша встряхнул ее за плечи.
– И море, море, огромное море денег! Знаешь, как мы года через два заживем? Даже не через два года, через год!
Оля вздохнула: ну что он, прямо ребенок, честное слово, будто все в игрушки играет в песочнице:
– Ой, Саш, да при чем здесь деньги? Страшно это все... Знаешь, мне родители сегодня приснились. Будто они живы, мы все в Анапе и купаться пошли. И я заплыла так далеко, за буйки, что их не вижу. Фигурки какие-то, как мураши на берегу. Плыву, и только слышно, мама меня зовет: "Олюшка! Плыви назад! Олюшка, я боюсь!"...
Саша наклонился к Оле и нежно поцеловал глаза, щеки, теплые губы:
– Ну что ты, зайка? Я же с тобой, я люблю тебя, что ты?
Оля погладила рукой Сашино плечо, на котором был выколот небольшой, величиной с пол-ладони кельтский крест. Мизинцем она провела по очертанию странного креста:
– Саш, а ты во все это веришь? И почему этот крест не такой, как у всех?
– Но я ведь тоже не такой, как все, - почти всерьез ответил ей Саша. А крест такой потому, что кельты, в отличие от многих других, не предали своих предков, а просто соединили в своей религии, в образе как раз этого креста, языческое солнце и веру в Христа. А верю ли я во все это? Знаешь, Оль, мне иногда кажется, что не в свое время родился. А может, я когда-то уже и рождался. Вовремя. И был настоящим кельтом.