Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
– Не пожелай ближнему жены своей, – в тон королевичу (не иначе, как заразился от него) нравоучительно напомнил я. – И вообще, на чужой роток не разевай кусок!
– Я нет! – возмутился он. – Я помню: готовь сани летом, а честь смолоду. Токмо из заботы о тебе, – он грустно подпер кулаком подбородок и печально вздохнул, сознавшись, – ну-у, и о ней… немного.
Часть моего заказа он выполнил уже на следующий день, обеспечив меня с лихвой запальными шнурами, а ракеты обещал прислать через три дня и тоже сдержал слово.
Вернувшись, я обнаружил в Вардейке гостей, причем таких, которых никак не ожидал увидеть. Прибыли посланцы из Тихвинского монастыря от матушки Дарьи. Прибыли они как назло в тот самый день, когда я укатил к Густаву, и пока меня не было, обе монахини терпеливо дожидались моего возвращения, проживая в Вознесенском монастыре.
Еще не успев прочитать письмо игуменьи, я догадывался, о чем оно и не ошибся. Гневалась матушка настоятельница на даденное мною согласие на свадебку. И столь сильно гневалась, что не посчитала нужным скрывать это. Мол, ни к чему такая спешка. Мог бы ради приличия посоветовать ему и у нее благословения испросить, благо, что я прекрасно знаю, кем она ему доводится на самом деле. Словом, никак она таковского от меня не ожидала, особенно с учетом сделанного ею для меня добра. И ниже подробный перечень этого самого добра. Прямо тебе бухгалтерский документ. А в конце требование хоть теперь исправить и немедля послать гонца в Колывань, дабы остановить, пресечь, отменить и запретить.
Изложи она все иначе: помягче, повежливее и не приказным тоном, тогда и я бы ответил ей соответственно, покаявшись и повинившись. Но ее раздражение поневоле передалось и мне. Спрашивается, а кто на самом деле виноват, если разобраться? Она же сама своего ненаглядного Сашеньку до четвертого десятка под юбкой продержала, то есть, пардон, под рясой. Естественно, выбравшись из-под нее он с цепи сорвался. Получается, чьи издержки воспитания? Тогда какого черта отрываться на мне?!
Но я бы все равно сдержался, чувствуя за собой вину, если бы мой мимолетный взгляд не скользнул по пресловутому перечню ее добрых дел. Уставившись на пункт, гласивший о царских сокровищах, которые на самом деле сулят мне сплошные проблемы и аж три скорых смерти, будто одной мало. Некоторое время я угрюмо взирал на эти строки, после чего взялся за перо.
Нет, мой тон был куда выдержаннее, нежели у настоятельницы, но сам по себе… Словом, боюсь, чтение моей грамотки доставит ей мало удовольствия.
– А на словах передайте, что я ничего отменять не стану и хотя пошлю гонца на свадебку, но лишь для того, чтобы поздравить молодых, – сухо сказал я на прощание.
И мой ответ еще сильнее раскрутил колесо грядущих событий и остановить их не суждено было никому. Но я о том не подозревал, да и не имел времени задумываться над такими вещами – чересчур плотным и напряженным был график моих рабочих будней. Да и вечеров тоже. В последнем была немалая заслуга Бэкона, который, к моему удивлению, наотрез отказался остаться жить на моем подворье в Москве, изъявив желание сопровождать меня и в Вардейку, и в Кострому. И это несмотря на то, что я предупредил его: не обижусь, если он надумает остаться в столице подле Годунова.
– Пока, – намеренно выделил он это слово, – мои знания законов, равно как новые идеи и прочее, никому не нужны, включая престолоблюстителя. И вообще я предпочитаю, как ты когда-то мудро заметил, вкушать яд, взятый из рук мудреца, нежели….
– Это не я, а Омар Хайям, – поправил я его.
– Все равно, – отмахнулся он и… пошел собирать свой немудреный скарб, включавший в себя в основном книги и его неоконченные работы. Правда, не по философии. Еще в прошлом году я попросил его заказать через своих купцов-соотечественников изданные в Англии тексты пьес. Доставили они их ему, когда я был в Прибалтике и теперь он усиленно занимался их переводом на русский язык.
Авторы мне были по большей части незнакомы. Какие-то Роберт Грин, Джон Лили, Томас Неш, Джордж Пиль… Особенно рьяно английский философ рекомендовал мне некоего Кристофера Марло, пьесу которого он уже начал переводить и остался слегка разочарован моим вкусом, когда я порекомендовал заняться в первую очередь произведениями Шекспира. У последнего, из числа привезенного купцами, оказалось несколько творений, о которых я практически и не слышал. Но имелись в маленьких книжонках и хорошо мне знакомые.
Чуть поколебавшись, я, со вздохом сожаления отложил на время Гамлета и исторические пьесы про Ричарда III, а также про всех трёх Генрихов, от четвертого до шестого. А куда деваться? Да, они чужие, но на Руси чересчур трепетно относятся к любым государям. Как там в гайдаевской комедии? Не позволю про царей такое говорить. Словом, ни к чему подставляться, ибо Мнишковна после первой же постановки непременно заявит, что я таким хитрым образом порочу царскую власть и самого Годунова. Проще взять такие, где короли вообще отсутствуют: Ромео и Джульетта, Сон в летнюю ночь, Венецианский купец, Много шуму из ничего, Бесплодные усилия любви….
Увы, Бэкон хоть и говорил на русском языке довольно сносно, но подбирать аналогичные выражения при переводе с английского ему удавалось с трудом и каждый вечер у него скапливалась уйма вопросов – успевай отвечать. Особенно это касалось пословиц и поговорок. Ну, не обрусел он еще до такой степени. Приходилось выручать, чтоб перевод выглядел достойно, без всяких чужеродных вкраплений.
Кстати, до того, как я начал помогать ему, мое мнение об устном творчестве английского народа было гораздо выше. Но уж слишком топорно выглядели их пословицы и поговорки даже сами по себе, не говоря про невольные сравнения с русскими аналогами, которые я ему старательно подыскивал. Нечто вроде языка дикарей каменного века в сравнении, скажем, с эпохой возрождения.
– Между верхним и нижним жерновами, – выдавал философ и выжидающе глядел на меня.
– Меж двух огней, – с ходу «переводил» я.
– Завяжи мешок прежде, чем он доверху наполнится.
– Во всем знай меру.
– Посмотри, прежде чем прыгнуть.
– Не зная броду, не суйся в воду.
– Покати мое бревно, тогда я покачу твое.
– Услуга за услугу.
– Если бы можно было все делать вторично, все были бы мудрецами.
– Задним умом всяк крепок.
Кстати, судя по их обилию, мне подчас казалось, что англичанин немножко хитрит, пытаясь поставить меня в тупик. Да и на его лице после моих «вольных переводов» я зачастую подмечал недовольство. Еще бы, всякий раз наивная поговорка его народа возвращалась к нему в гораздо более образном виде, а частенько и в более коротком варианте. А ведь он-то считал, что Русь – невежественная страна темных варваров. Не вслух, конечно (разве в самом начале, но я это быстро пресек), про себя. И тут такое.
И в довершении своего конфуза он подчас вынужден был пояснять мне их смысл, ибо до меня не сразу доходило, что имеют ввиду англичане, говоря: «Существует не один способ убить кошку. Ходить вокруг куста. Co сковороды, да в огонь». Но едва я улавливал суть, как выдавал куда более яркий аналог: «Свет клином не сошелся. Ходить вокруг да около. Из огня, да в полымя».
Бэкону оставалось восторженно цокать языком. Особенно его восхитило, когда я заменил его длинную фразу «Уносить ноги вместе с зайцем и одновременно преследовать его с гончими», куда более короткой: «И нашим и вашим — всем спляшем».