Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
А порою он выдавал такое, что я и пословицей назвать бы постеснялся. Как вам, например, такая, куда больше похожая на цитату из «Домостроя»: «При кройке исходи из наличного материала». То ли дело «по одежке протягивай ножки».
Услышав мою фразу-замену, Бэкон уныло вздохнул, наконец-то сознавшись:
– Действительно, в сравнении с русским английский народ выглядит куда более бедным на слово, а я всегда утверждал, что гений, ум и дух нации обнаруживаются в ее пословицах. Не понимаю другого. Отчего при обилии такого количества блистательных умов сама Русь живет столь бедно? Отчего гений русских людей исчерпывается одними словами, не пытаясь перейти к делу?
Подколол, зараза! И ведь не поспоришь, все правильно. Но и я не лыком шит.
– У Руси всегда было слишком много врагов, – пояснил я. – Да ты ведь и сам успел убедиться. За то время, что ты тут, мне дважды приходилось участвовать в войнах и заметь, мы и в первый раз брали свое, возвращая городам исконные славянские названия, во второй и вовсе защищались. А любая война забирает столько сил и денег, что на остальное ничего не остается. Отсюда отсутствие прав – одни обязанности. Кому – воевать, кому кормить воинов, а кому молиться за них. И все. Тем не менее, покойный государь, разумеется, с твоей помощью, успел издать столько новых законов, что теперь дело пойдет куда веселее. Думаю, и новый правитель от него не отстанет.
– Ты с такой уверенностью глядишь в будущее, – скептически протянул англичанин. – А между тем навряд ли какое-то из новшеств имело бы место, если б не неустанные труды князя Мак-Альпина и его скромного помощника сэра Бэкона. И учитывая, что оба находятся, можно сказать, почти в опале….
Он выжидающе покосился на меня, но я продолжал молчать. Философ не унимался и, хитро улыбаясь, осведомился, есть ли на Руси аналог английской поговорке «Ни здесь, ни там».
– Есть, – мрачно откликнулся я. – Даже несколько. Например, ни к селу, ни к городу. Ни рыба, ни мясо. Ни то, ни се. Ни богу свечка, ни чёрту кочерга.
– Последнее тебе, князь, учитывая неопределенность твоего нынешнего положения, подходит лучше всего, – задумчиво прокомментировал он.
И вновь я никак не откликнулся, не зная ответа. А и вправду, в опале я или как? С одной стороны указ о выезде в Кострому, а с другой… Ну никаких тебе дополнительных репрессий, хотя уверен, Годунов прекрасно понимает, что я не собираюсь уезжать из Вардейки. И ни единого напоминания, что мне давно пора в путь-дорогу. Более того, он отлично знает: моя переписка с его сестрой продолжается. Да и не только с нею одной – я держал руку и на пульсе собравшегося Освященного Земского собора. Не далее как вечером я узнавал во всех подробностях о произошедшем на его очередном дневном заседании и о страстях, творящихся в его кулуарах.
Впрочем, не исключено, что именно из-за творящегося на соборе он помалкивал, предпочитая, чтобы я оставался в Вардейке….
Глава 22. Новые козни Романова и…. крымский хан
Дело в том, что Романов уговорил Федора дать Боярской думе негласное согласие выставить на обсуждение депутатов Собора нескольких кандидатов в государи, заявив, что одного из одного выбирать как-то нелепо. Пусть будет хотя бы дополнительная парочка. Надо ли говорить, что парочкой этой оказались сами Никитичи – Романов и Годунов.
И если последний стал действительно нечто вроде отвлекающего маневра, то касаемо первого я был не совсем уверен. С первого же дня в Соборе разгорелись нешуточные страсти. Надсаживали глотки насчет избрания Федора Никитича не одни мои старые знакомые: Данила Вонифатьевич Горчаков-Изюмцев и Картофельный нос, то бишь Митрофан Евсеевич, носивший гордую фамилию Серебряков-Оболенский. К ним присоединились и еще несколько человек. Мало того, число ратовавших за Федора Никитича с каждым днем продолжало увеличиваться и дебаты кипели нешуточные – случалось, депутаты и за грудки друг дружку хватали, и кулаками в рожу норовили засветить.
Казалось, если количество тех, кто стоял за моего бывшего ученика, неизмеримо больше, надо проголосовать, да и дело с концом. Но все тот же Романов убедил престолоблюстителя, что так поступать негоже. Мол, непременно требуется единогласие, каковое он обещал обеспечить самое большее за неделю-полторы.
Пришлось принять негласное участие в выборах. Поначалу не хотел, втайне рассчитывая, что Годунов сам прикатит просить о помощи, но весточки от него так и не дождался. Зато получил две других: от Марии Григорьевны и Ксении. В одной моя будущая теща намекала, сколь славно она потрудилась, заступаясь за меня, а потому долг платежом красен. В другой Ксюша отписала про гордыню – мать грехов человеческих, которая продолжает владеть душой ее братца и умоляла порадеть, дабы «не приключилось худа» с его избранием.
А худом припахивало все сильнее, ибо с момента обещания Федора Никитича установить единогласие прошло три дня и к концу третьего число радетелей за боярина не уменьшилось, а увеличилось, достигнув примерно пятидесяти. Вроде и немного, но в указе о выборах государя имелся один пунктик – голосов «за» должно быть не менее чем три четверти. То есть еще полсотни против и все. Вроде бы много, откуда их боярину взять, но это без учета думцев, из коих при умелой агитации половина, а то и побольше, отдадут свой голос за Романова. Зависть – штука такая. Да и бояться нечего, выборы тайные, никто не узнает, за кого ты проголосовал. А если к зависти добавить выгоду – не думаю, что боярин скупился на обещания – то против может оказаться чуть ли не вся Боярская дума. Получается, Романову остается перевербовать из депутатов Освященного Земского собора самую малость – десяток, от силы полтора. Не для собственных выборов – для провала Годунова.
При таком раскладе как не вмешаться?
Вопрос об единогласии я решил жестко, обойдясь на сей раз вообще без «пряников», с помощью одного «кнута». Лобан Метла вкупе с костромским портным Устюговым, двумя нижегородцами (Козьмой Миничем и Силантием Меженичем), а также еще пятью доверенными людьми запустили угрожающий слушок. Заключался он в том, что, мол, князь Мак-Альпин, пребывая совсем недалече, тем не менее, в курсе происходящего и оно ему не нравится. Очень не нравится. Настолько, что он заторопился покончить с неотложными делами, собравшись не сегодня-завтра самолично приехать в Москву, разумеется, вместе со своими гвардейцами. А, приехав, первым делом по-свойски разобраться с противниками избрания в государи Годунова. Ну, примерно так же, как со свеями и ляхами.
Возражающим, что князь не посмеет вернуться в столицу, ибо вроде находится в опале, отвечали, что у него есть непосредственное распоряжение Годунова «добре урядить ратные дела», а у князя скопилось несколько заказов на Пушечном дворе. Получается, причина для кратковременного возвращения имеется. А кроме того нет сомнений, что ради своего собственного избрания и Федор Борисович посмотрит на такое нарушение сквозь пальцы. К тому же для разборок с депутатами вовсе не обязательно заходить в царские палаты и видеться с государем, посему главных запретов он не нарушит.