Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
– Да что ты, государь, – радостно заулыбался я. – С царского плеча и по уху приятно! – и посетовал, сдергивая с себя шапку и намекающе приглаживая волосы. – Об одном жалею: вороны что-то высоко летают, да не над нами. А мне так хотелось вместо рушника потрудиться, так хотелось!
Годунов вспыхнул и, пришпорив коня, рванул в сторону Знаменских ворот.
«Зря, наверное, я с ним столь резко. Получается, оттолкнул», – запоздало подумалось мне.
Но с другой стороны может оно и хорошо, если учесть предсказание пророчицы. Ну какой он теперь для меня близкий? Значит, и проклятье должна его миновать. А коль нет, то я неподалеку – успею в случае чего, ибо из Вардейки уезжать в ближайший месяц не намерен. Да и для Ксюши чисто психологически куда легче переносить разлуку, если она будет знать, что стоит ей утром свистнуть и я к вечеру появлюсь в столице.
Но «свистнула» не она – Федор. И не просто свистнул….
Глава 21. Монетный двор, упреки игуменьи и… Бэкон
Находясь в Вардейке, я не скучал. Не до того. Правда, долгое пребывание в ней имело риск и для меня. Не зря же на третий день моего пребывания там Власьев прислал со своим доверенным слугой грамотку. Между прочим, слуга – француз по национальности. Да, да, я не оговорился. В свое время Афанасий Иванович привез его с собой из цесарских земель. Само собой, дьяк перекрестил его в православие, да и имя с фамилией у него были русские: Бажен Иванов.
Впрочем, я отвлекся.
Начиналась грамотка с загадочных слов: «Вопрошал ты меня слезно князь поведать про братца государя Василия Ивановича, тако же про…». Но это была явная отмазка – перестраховывался Власьев. А вот ответ его на якобы мои вопросы, которые я ему многократно задавал, заключал в себе кое-что интересное.
Правда, поначалу суть я не уловил. Лишь по прошествии часа, перечитав пару раз слова дьяка о давних событиях на Руси, преимущественно касавшихся наложения опалы великих князей на своих родичей, я понял. Предупреждал меня Власьев на этих примерах, чтоб я не расслаблялся, ибо государями давным-давно принято поначалу применять к опальному легкую, милостивую кару. Удались с моих глаз сей момент и все. Затем выжидали время и, безо всякой дополнительной вины, кара резко ужесточалась, вплоть до….
Думаю, продолжать не стоит. А в моем случае, учитывая указание ехать в Кострому «не мешкотно», появятся и дополнительные вины. И как быть? Передав через Бажена изустно низкий поклон, я раздумывал до вечера, но тут из Речи Посполитой прикатил тот самый башковитый голландский подмастерье Захариус Янсен, изготовивший мне подзорные трубы [37] . Прибыв на Русь прошлым летом, он, будучи отправленный мною на стажировку к полякам для изучения работы современного монетного двора, как и обещал, быстро разобрался в процессе чеканки монет.
37
История его появления на Руси подробно рассказана в книге «Правдивый ложью».
Мало того, парень, проявив инициативу и держа в памяти мой наказ насчет станков, ухитрился вернуться не с одними голыми знаниями, но и с полным комплектом станков, благо, их было немного, всего четыре. Плющильный станок для обработки серебряных полос, винтовой пресс, через который прокатывали эти полосы, механический молот и еще один пресс для вырубки монетных кружков. Как клятвенно заверил меня Захариус, он благодаря неким доброхотам, пару раз навестивших его в Вильно (выполнили мой наказ ребятки из «Золотого колеса»), приобрел все самое современное.
Получалось, сама судьба подсказывала ответ. Конечно, монетный двор можно устроить и в Костроме, какая разница, но я рассчитывал успеть отчеканить первые русские золотые и серебряные кругляшки к венчанию на царство моего ученика. А если подсчитать время на переезд, сразу ясно – не уложиться, ибо слишком много предварительных работ требуется осуществить. Надо ж еще нарисовать монеты, отдать рисунки граверам для вырезки пуансонов, дождаться, когда кузнецы их закалят, начеканить с их помощью уйму штемпелей и только после этого приступать к чеканке. Получалось, без того напряг, могу не успеть.
Почему я вознамерился уложиться к венчанию на царство? Нет, нет, никакого подхалимажа. Просто коль уж Дмитрия в свое время осыпали тяжелыми золотыми монетами с его собственным изображением, пускай во время бракосочетания, то Годунов куда больше заслуживает такого почета. Заслуживает, но без меня ни за что не получит, поскольку «венчальные» монеты Дмитрия по его специальному заказу отчеканили в Речи Посполитой. Я даже знаю где именно – Янсен поведал, что принимал участие в их чеканке.
Федору же придется удовольствоваться обычными золотыми – не станет он делать такой заказ. Ну а заодно и Мнишковне вострый воробьиный носик утру. На них ведь будет изображен один Федор Борисович без всяких Марин.
Правда, сама по себе чеканка монет – дело уголовно наказуемое, ибо спрашивать дозволения я ни у кого не собирался, ну да бог не выдаст, свинья не съест. А потому я, отправив Янсена в село Медведково и наказав кровь из носу уложиться к концу петровского поста, в срочном порядке вместе с художниками занялся подготовкой эскизов для будущих пуансонов.
Но едва закончил, как… уехал. Надо ж обеспечить себе оправдание для задержки в Вардейке, пускай и шитое белыми нитками, Правда, уехал на пару дней и недалеко, к Густаву. Пьетро Морозини или, как его все называли, Петруша Морозко – венецианский стеклодув, в свое время привезенный Алехой, сыскал подходящий песок в одной из излучин Москвы-реки. Земля была, по счастью, казенная, то бишь государева, в первые же дни после своего прибытия в Москву я успел ее выпросить для себя вместе с близлежащей деревенькой Выжигово, и первые корпуса стекольного завода уже возвели. Более того, не далее, как неделю назад под руководством прибывшего из Костромы шведского королевича произошла первая плавка.
Стекло меня не особо интересовало. Главное, ради чего я к нему приехал, были сигнальные ракеты, которые у меня закончились, и запальные шнуры к гранатам. Ну не то у них получалось качество, когда их делали отечественные мастера. Вроде бы работали строго по технологиям Густава, но в результате или горели чересчур быстро, или наоборот, гасли.
Шведский принц по-прежнему вел трезвый образ жизни, что весьма благотворно сказывалось на его внешности. Он еще больше помолодел и выглядел эдаким бодрячком. Правда, со мной за стол уселся не жеманясь, но пил немного, а больше… утешал меня. Слухи-то о моей опале донеслись и до него, вот он и старался меня успокоить.
По-прежнему безбожно путая русские пословицы, он уверял, что все мои беды временны, яйца ломанного не стоят, и пусть бояре-злопыхатели не торопятся говорить гоп, коль рожа крива. И вообще, конец – телу венец, а он пока не наступил и все непременно образуется, ибо правда, как шило, кое в мешке не утаишь – все равно наверх всплывет.
А ближе к концу нашего застолья он осторожненько поинтересовался насчет Ксении. Мол, получается, она осталась свободная, ведь не станет государь выдавать сестру замуж за опального. Ишь какой!