Битые козыри
Шрифт:
— А как проникают в диспетчерскую в случае край ней необходимости?
— Галерея перекрыта двумя щитами. Ни пробить, ни прожечь их невозможно. Сложнейший шифр, открывающий их, известен только Боулзу.
— И других путей нет?
— Это единственный.
— Подумайте хорошенько. Может быть, можно добраться туда через космос?
Впервые за время беседы Молроу издал хриплое подобие смеха.
— Конечно… Добраться до вентиляционных шахт, прогуляться по горячим зонам, а там уж рукой подать.
— Не смейтесь, Молроу.
— Вы серьезно? — Молроу с вновь возникшим подозрением посмотрел на Лайта. Мелькнувшая было в самом начале их беседы мысль о том, что перед ним психически больной человек, снова появилась. Но сразу же отпала. Слишком логичным, страшным и убедительным было все, что он услышал. — Выходов несколько. Только для ремонтных бригад роботов на случай исправления повреждений обшивки… Ну, если удар метеорита или что-нибудь вроде этого.
— Где они? Покажите.
Молроу в трех местах галереи поставил крестики.
— Шифр от этих люков тоже у Боулза?
— Нет. Такая предосторожность не предусмотрена, потому что только самоубийце может прийти мысль воспользоваться этими выходами. Довольно простая система запоров, требующих только физической силы роботов. Человеку, конечно, с ними не справиться.
Лайт внимательно изучал схему, запоминая каждую деталь.
— Самый близкий к шахтам выход вот этот? — уточнил он, указывая на один из крестиков.
— Ближе нет.
— Какое расстояние от него до входа в шахту?
— Метров тридцать. Но повторяю, доктор, в самой шахте даже самый совершенный робот обречен на уничтожение, — адская температура и весь набор гибельной радиации. Выход — только для работы на поверхности.
— Это я понял, Молроу. Теперь покажите мне внутреннюю планировку помещения, ведущего из шахты в диспетчерскую.
Перестав чему бы то ни было удивляться, Молроу точными штрихами начертил лабиринт ходов.
— Вы ни черта не запомните.
— И это пусть вас не беспокоит. Теперь все ясно, можете стирать. Вы забыли про свою бутылку. Советую выпить, — уж очень плохо вы выглядите. Не знаю вашей нормы, но напоминаю: если вы опьянеете настолько, что потеряете контроль над своим языком, и вас и меня могут убрать до того, как примутся за Землю. Жизнь ваших детей теперь зависит еще от вашей выдержки, от умения молча ждать дальнейших событий.
— Вот что, доктор Лайт… Не знаю, что вы задумали и как собираетесь провернуть задуманное, но если вам удастся… Я… Можете на меня положиться во всем.
— Спасибо, Эд, вы мне очень помогли. Поверьте, что все будет хорошо.
На этом они расстались.
23
— Если тебе не позволят меня сопровождать, я сего дня же улетаю на Землю.
— Никуда ты не улетишь, Рэти.
— Ты сомневаешься в моем упрямстве?
Лайт подошел к ней, ласково отвел прядку волос и коснулся ее правого уха. Так же нежно взял ее за руку и пожал большой палец.
— Что ты делаешь?
— Молчи и слушай внимательно. В этих благословенных владениях твоего пра-пра прослушивается и записывается каждое слово. Но только в том случае, если слова произнесены обычным голосом. Сейчас я говорю с тобой в ультразвуковом диапазоне выше двадцати килогерц. Ты меня хорошо слышишь?
— Как всегда.
— И это только потому, что я оснастил твое прелестное ушко одной хитрой штуковиной. На вид и на ощупь она так же неприметна, как наши датчики биотоков, но обладает свойством преобразования звуковых частот. Никто, кроме тебя, сейчас не слышит меня в Кокервиле.
— Это чудесно, Гарри!
— Молчи! Ты не выслушала меня до конца. Я хочу, чтобы подслушивать не могли не только меня, но и тебя, когда я с тобой разговариваю. Поэтому, когда будешь отвечать на мои вопросы или захочешь сообщить мне нечто, не подлежащее оглашению, приложи палец к гортани… Покажи, как ты это сделаешь… Правильно. Теперь говори.
— Я люблю тебя, Гарри.
— Спасибо. Но это ты можешь говорить обычным голосом. Теперь продолжим разговор, начатый ранее. Не забудь только про палец, когда будешь возражать.
— Не забуду.
— Ты уже допустила ошибку. Точнее — мы допусти ли, и не одну, а две. Твоя первая реплика «как всегда» и последняя «не забуду». Они прозвучали как обычно и записаны. Причем записаны после моих объяснений, которые зафиксированы у них как длинные паузы. Теперь охранники будут ломать голову над тем, что означают твои слова и чем они были вызваны. Приложи палец и скажи, понятна ли тебе механика нашего общения.
— Ты мне надоел со своими наставлениями, — ответила Рэти, прижимая палец к горлу. — А разве полное молчание не вызовет у охраны подозрения?
— Когда мы с тобой вдвоем, не вызовет. Каждому дураку известно, что любящие друг друга люди могут довольно долго общаться, не сообщая всему миру о своих переживаниях. Выскажи еще раз нормальным голосом свои чувства ко мне и потом уж не отрывай пальца.
— Я тебя ненавижу.
— Тоже годится. Итак…
— Погоди, — прервала его Рэти. — А почему ты не держишь палец на горле?
— У меня другое, более совершенное устройство.
— А что похуже, то мне. Спасибо. Продолжай.
— Итак, я сказал, что ты никуда не улетишь. Могу объяснить почему. Тебя не выпустят.
— Меня?! — Рэти возмущенно всплеснула руками, и только гневный жест Лайта заставил ее вернуть большой палец на должное место. — Не было на свете человека, который мог бы меня куда-нибудь не пустить или откуда-нибудь не выпустить.
— На этот раз такие люди нашлись. Все обратные рейсы из Кокервиля прекращены. Ни один человек, попавший сюда, не сможет вернуться к своим пенатам, пока твой прапрадед со своей бандой не закончит задуманную операцию.