Бладхаунд. Играя на инстинктах
Шрифт:
«Пока», – добавил Бладхаунд, и Марк мог бы поклясться, что будь у охотника физическое воплощение, он бы сейчас скалился в жестокой ухмылке.
«Надеюсь, ты ошибаешься», – мысленно вздохнул парень и осторожно положил котенка на пол. В унисон мурчанию черного шерстяного комочка он начал произносить слова, от которых немел язык, сводило мышцы и волосы вставали дыбом по всему телу.
– Лайя нито аар дагааз, – шептал он слова, которые невозможно перевести ни на один из человеческих языков, а сам повторял про себя: «Лара, милая, я приду, я приду за тобой!»,
Потом он сжал хрупкую шею котенка, фиксируя его на теплом жемчужно-белом полу, и животное, впервые столкнувшись с проявлением силы со стороны человека, перестало мурчать, почуяв неладное. А когда острый стилет из реактостекла впился ему в грудь, зверек завизжал так громко, что Марк вздрогнул всем телом. Парень стал выкрикивать слова заклинания, лишь бы перекрыть плачь котенка, так напоминавший детские всхлипы.
Он продолжал вести нож вдоль ребер животного вниз до самой промежности. Алая кровь – так много крови для такого маленького существа! – вырывалась из разреза упругими толчками и быстро растекалась по полу, образуя отвратительный узор смерти. Марк сквозь слезы читал заклинание и вспоминал маленькую Лару. Ее ослепительную улыбку, искренний смех, напоминавший музыку ветра, дробный топот маленьких ножек, которые едва научились удерживать тельце в вертикальном положении…
Котенок перестал визжать и вырываться с последним словом, слетевшим с почерневших губ Марка. Парень отпустил животное, которое все еще смотрело на него немигающим взглядом, полным ужаса и непонимания. Котенок конвульсивно подергивался, его пасть была открыта, из нее вытекала кровь, разжиженная слюной. Ему оставалось меньше минуты.
Марк закрыл глаза, не в силах смотреть на то, что его руки сделали дальше. Он вырезал котенку правый глаз, а потом сердце – до сих пор бьющееся сердце! – и поменял их местами. Парень ужаснулся тому, как быстро и точно проделал все это.
– Нет, – прошептал он. – Это делаю не я. Это делаешь ты.
Бладхаунд в ответ лишь рассмеялся, а Марк выронил нож и опустил дрожащие пальцы в кошачью кровь. Не открывая глаз, он позволил руке самой выводить на полу тайные знаки, которые сразу же стали наливаться черным огнем.
«Узри! – скомандовал Бладхаунд. – Иначе не получишь благословение Порчи!» Марк повиновался, понимая, что слишком поздно отступать. Но едва он открыл глаза, его тело скрутил спазм и парня вырвало прямо на расчлененного котенка. Теперь к крови и бело-синюшным внутренностям добавились желтые разводы желчи. Сплюнув, Марк вновь осмотрелся и инстинктивно отпрянул, увидев, что все вокруг – кровь и органы животного – источает черный неестественный цвет и движется в каком-то чудовищном первобытном ритме, пульсируя и играя всеми оттенками тьмы.
Затем этот космический огонь вскинулся до потолка и его тлетворные щупальца бросились к Марку, облепляя его с ног до головы. Он закричал, забился, пытаясь освободиться, но мгновенно лишился воли и сил, почувствовав близость чего-то такого, что могло свести его с ума одной лишь мыслью. И это что-то коснулось его души, легонько и всего на миг, но от этого прикосновения тело человека прошила такая боль, что он беззвучно закричал, искренне надеясь потерять сознание. Но оказалось, что это лишь начало…
Когда Сакура спустя оговоренные десять минут открыл дверь, Марк стоял прямо перед входом, загораживая что-то на полу.
– Нет, – он покачал головой в ответ на попытку парсера заглянуть ему через плечо. Затем уверенно шагнул вперед, грудью отталкивая хакера. – Идем.
Мгновение Сакура боролся с желанием заглянуть в изолятор, пока дверь не закрылась. Но это короткое «Нет», произнесенное Марком с непривычной, ранее не замеченной интонацией, пересилило врожденное любопытство хакера, и он поспешил вслед за своим странным компаньоном.
Паренек чувствовал, что Марк изменился, но не мог понять, как именно. Его глаза будто стали темнее, вены на теле проступили отчетливее и в них парсеру тоже виделась чернота – будто пульсирующие жгутики мрака въелись человеку под кожу и теперь жили там своей собственной жизнью.
– Я не хочу знать, что ты там делал? – глухо спросил Сакура.
– Не хочешь, – коротко ответил его спутник и только сейчас парсер заметил под глазами Марка широкие поблескивающие полоски. Такие оставляют едва высохшие слезы.
– Так как мы пройдем? – хакер решил сменить тему на более насущную. – Хочу тебе напомнить, там двенадцать камер, реагирующих…
– Я помню, – прервал его Марк, остановившись на середине коридора – чутье Бладхаунда подсказало, что еще шаг – и камеры их засекут. Он действовал абсолютно инстинктивно, слепо доверяясь знаниям, которые через охотника вложил в него тенебрис.
Никаких пассов руками, никакого зловещего бормотания. Он просто сфокусировал свое намерение и сила, влитая в него через жертву, дала этому намерению осязаемую форму.
– Твою-то мать, – протянул Сакура, наблюдая, как в углах коридора под потолком сгущается темнота. Темнота становилась все плотнее, а потом ее рваные лоскуты начали стягиваться к Т-образному перекрестку, собираясь вместе под карбоновыми кристаллами статичных камер. Спустя минуту все камеры затянуло непроглядной мглой. Нареченной Мглой.
– За мной, – бросил Марк, срываясь с места. – Это долго не продлится!
И они побежали по коридорам Клиники Мебиуса, петляя в них, точно лабораторные мыши в картонном лабиринте. Но в отличие от мышей Марк точно знал, куда нужно идти.
Благодаря возможностям охотника, который после принесенной жертвы тоже стал сильнее, Марк безошибочно выбирал направление и всегда точно определял, где находятся Смотрители. Насколько он мог судить, Бладхаунд чует людей на расстоянии около сотни метров, но в замкнутых коридорах Клиники эхо играло в их пользу, так что расстояние увеличивалось почти вдвое. А вот с камерами по-прежнему разбирался Сакура.
– Я не знаю, хватит ли у меня сил, чтобы повторить такой фокус, – признался ему Марк. – А если хватит, лучше приберечь эту возможность.