Благие намерения

Маринина Александра

Со столом было покончено. До назначенного на двенадцать часов дня допроса еще оставался почти час, и Родислав принялся за сейф. Бесконечные папки с делами, и недавно возбужденными, и старыми, по которым сроки следствия уже дважды продлевались и которые надо было бы все-таки, собравшись с силами, наконец закончить. Долгое-долгое дело о хищениях на складе, приостановленное в связи с тем, что заведующий складом подался в бега и до сих пор не был разыскан… Еще одно дело в нескольких томах, групповое, тоже приостановленное, поскольку один из обвиняемых тяжело заболел и находится на стационарном лечении вот уже третий месяц… Дело об обмане покупателей приемщицей стеклопосуды Щупровой, по нему сроки еще терпят, пусть полежит до времени, Родислав его закроет январем… А вот совсем тоненькое дело, только три дня назад возбужденное, по нему еще работать и работать… Всего двадцать три дела у него в производстве, надо бы взять себя в руки и разобраться с каждым из них, составить план следственных

действий, как это сделала бы его жена Люба, и старательно, пункт за пунктом, его выполнить. Но как же неохота… И лень, и неинтересно.

После «Арлекино» диктор объявил песню «Последний вальс» в исполнении Энгельберта Хампердинка. Тоже неплохо. Родислав приготовился получить удовольствие, и тут, как назло, зазвонил телефон. В трубке раздался голос оперативника Славы Сердюкова.

– Мне бабки надо подбивать к концу года, что там по «оконному» делу?

– Пока ничего, – вздохнул Родислав. – Дело еще у меня.

– Почему в суд не отправляешь?

– Не все потерпевшие допрошены. Вот как раз один в двенадцать придет.

– Родька, ну что тебе эти допросы в кабинете? Я тебе сколько раз говорил: на место надо выезжать, с потерпевшими прямо там, на дачах, разговаривать, окна осматривать, фурнитуру, чеки изымать. Чеки же наверняка на тех же дачах хранятся, их в город не увозят. Там же и «терпил» допрашивать. От твоих кабинетных посиделок толку все равно не будет.

– Да я ездил, – вяло отбивался Родислав. – Их же не застать…

– А я так надеялся в отчете написать, что по моей разработке дело возбуждено, окончено следствием и передано в суд, – огорчился Сердюков. – Ладно. Про Щупрову-то мою не забыл? Делаешь что-нибудь?

– Делаю, делаю, – рассердился Родислав. – Мало мне своих начальников, ты тут еще на мою голову.

– Не сердись, – рассмеялся Сердюков. – Хочешь, информашку продам?

– Не надо, – взмолился Романов, – у меня и так двадцать три дела висят.

– Да не служебную, не бойся. У меня приятель на телевидении работает, так вот он сказал под большим секретом, что на Новый год будут показывать офигительный фильм, называется «Ирония судьбы, или С легким паром!». Мягков, Ширвиндт, Барбара Брыльска, и еще Пугачева песни за кадром поет. Говорит, жутко смешное кино, так что не пропусти.

Родислав повесил трубку и пододвинул к себе папку с «оконным» делом. Оперативники нарыли информацию о том, что в районе платформы Селятино, рядом с которой находятся целых три активно застраивающихся дачных поселка, продавались оконные переплеты со стеклами, причем продавались с грубым нарушением. Дело в том, что ящики с запирающей фурнитурой пришли отдельной машиной, не вместе с окнами, это вышло случайно, но позволило продавцам выставить на продажу отдельно переплеты и отдельно фурнитуру, хотя ее стоимость была уже заложена в цену всего комплекта. Таким образом, запирающую фурнитуру продавали как бы дважды и навар клали себе в карман. Само по себе дело должно было бы вестись в области, по месту совершения преступления, но вышло так, что один из покупателей приобрел окна для дачи, которую строил совсем в другом месте, на противоположном конце Московской области, и повез он свою покупку на «левом» грузовике через Москву, где и был остановлен для проверки, в аккурат на территории, обслуживаемой тем УВД, в котором трудились следователь Романов и оперативник Сердюков. Слово за слово, для обоснования того, что окна не украдены, а куплены, покупатель предъявил товарные чеки на сами окна и на словах описал, сколько он заплатил и за что: дескать, столько-то через кассовый аппарат за переплеты со стеклами и столько-то без чека – за фурнитуру. С этого все и началось, и дело, вместо того чтобы быть переданным в область, так и осталось в одном из районов Москвы, так сказать, по месту обнаружения правонарушения.

Прикинули, сколько этой фурнитуры «по три рубля за комплект для одного окна» было продано, и поняли, что дело грозит выйти крупным, размер обмана покупателей будет определяться не одной сотней рублей, и вполне может выгореть поощрение, а то и премия. Но для вменения преступникам этого самого крупного размера его следовало доказать, то есть как минимум найти всех, кто купил окна, заплатив двойную цену за фурнитуру. Но найти этих людей мало, надо, чтобы они, во-первых, дали показания, во-вторых, нашли товарные чеки на окна, в-третьих, следовало в присутствии понятых осмотреть установленные в дачных домиках окна и убедиться, что они «те самые» и на них наверчена «та самая» запирающая фурнитура. Одним словом, работы по этому делу предстояло невпроворот, и без участия следователя ее проделать никак нельзя. Наступила осень, Родислав пару раз доехал до Селятина, походил по окрестностям, поспрашивал, кто недавно строился, кто купил участки, вымок под осенним дождем до нитки, увяз по щиколотку в грязи и решил, что до заморозков он, пожалуй, сюда больше не поедет. Вот пусть подморозит, земля станет твердой, покроется нежным пушистым снежком, тогда он, надев теплые зимние ботинки, наведается сюда еще раз. Тем паче сами дачники в промозглую осеннюю погоду на своих участках не появляются.

Прошел месяц, подморозило, Родислав, выполняя задуманное, снова

появился в окрестностях Селятина, отыскал четверых покупателей оконных переплетов, у двоих изъял товарные чеки, остальные заявили, что чеки хранятся дома, в Москве, и обещали непременно прийти и принести, но, конечно же, не пришли и ничего не принесли. Беседы с ними Родислав, как положено, оформил протоколом, окна осмотрел, с трудом найдя кого-нибудь, кто согласился бы выполнить роль понятого, но фурнитуру осмотреть забыл, и отбыл в Москву, голодный, уставший и простуженный напрочь. Оперативники помогали, как могли, они рыскали по территориям дачных поселков и вскоре положили перед Родиславом внушительный список тех, кто покупал окна, с их адресами и телефонами. Задачей Родислава было созвониться со всеми этими людьми и договориться о совместной поездке на дачу, но и это оказалось не так просто: как правило, потерпевшие, которым совершенно не жалко было трех переплаченных за фурнитуру рублей, ссылались на занятость и говорили, что в ближайшие два-три месяца ну никак не могут вырваться на дачу, или предлагали такое время для поездки, с которым уже не мог согласиться Родислав: либо он сам был занят, либо не желал тратить на это свой законный выходной день. А как же не потратить, если у потерпевших такая же рабочая неделя, как у самого Родислава, и на дачу они могут выбраться только в субботу или в воскресенье! Но он в воскресенье ехать категорически не хотел, он не мог пожертвовать днем, когда не нужно вскакивать с утра пораньше, когда можно подольше поспать, поваляться в постели, выпить принесенный Любой вкусный кофе со свежеиспеченной плюшкой, повозиться с теплой от сна Лелькой, потом долго, не спеша завтракать, потом встретиться с сыном и почувствовать себя настоящим многодетным отцом. В выходной день можно читать, дремать, смотреть телевизор, много и вкусно кушать, общаться с женой или друзьями… Неужели он променяет этот рай на холодные грязные дачные участки?

Так и получилось, что время шло, а документов в уголовном деле почти не прибавлялось. Конечно, его можно было бы в два счета закончить и передать в суд, предъявив обвинение по крайней мере в том объеме, какой уже удалось доказать, но эти доказанные 27 рублей были просто смешны в сравнении с той суммой, на которую на самом деле произошел обман покупателей и которую надо было доказывать, не щадя живота своего. Оперативники делали все от них зависящее и надеялись на премию, а Родислав, которому денежная премия тоже очень не помешала бы, ленился, щадил себя и «свой живот» и всячески оттягивал выполнение необходимых следственных действий.

Он с отвращением посмотрел на материалы дела, полистал их, захлопнул папку и сунул в сейф. Ничего, как-нибудь со временем у него дойдут руки… А может быть, повезет, придет на стажировку молодой следователь, и Родислав с удовольствием спихнет ненавистное дело стажеру, пусть мучается, заодно и научится. Правда, время идет, сроки истекают, их уже один раз продлевали, но и это не беда, поскольку дело обещает быть «громким», то есть на крупную сумму и с большими сроками наказания, то и второй раз продлят, никуда не денутся.

Сменить бы эту постылую работу! Но как? Куда податься? К тестю обращаться не хочется, Николай Дмитриевич уже генерал, большой начальник в Министерстве внутренних дел, и возможностей у него множество, но если уж на Тамару из-за коробки конфет или бутылки коньяку орет, то можно себе представить, какой скандал разразится, если зять скажет, что ему надоела следственная работа и он хочет перейти на другое место, где работа более живая. Заикнись он про «более живое» дело, Головин немедленно предложит ему перейти на оперативную работу, но она Родислава не прельщала. Ему хотелось отдельного кабинета, и чтобы был секретарь или помощник, и служебная машина, и такие полномочия, чтобы все в глаза заглядывали и не знали, куда посадить и как угодить, и чтобы в любой момент можно было уйти, небрежно бросив: «Меня сегодня не будет», и чтобы звания шли вплоть до полковника, а лучше – до генерала. И такие должности были, но только на самом верху, в министерстве, и до них Родиславу Романову – как до Луны, никаких связей и возможностей не хватит, чтобы уже сейчас на них оказаться. Придется терпеть. Тесть не поймет его стремления к сытой спокойной жизни, он всегда подчеркивает, что Родислав пошел по его, Головина, стопам и еще в детстве хотел быть таким же героем, как сам Николай Дмитриевич. Разве можно генерала разочаровывать? Тем более он и без того по собственной инициативе делает для семьи Романовых достаточно много, вот и Лельку устроил в хороший ведомственный детский садик, пусть и далеко от дома, зато там условия не такие, как в обычных детсадах; и продуктовыми пайками со всяким дефицитом делится; и машину служебную дает, если надо детей с бабушками и вещами на дачу отвезти и обратно в Москву забрать; и новый цветной телевизор помог купить, не деньгами помог, деньги-то у Любы и Родислава были, а тем, что встал у себя в главке в очередь на приобретение дефицитной техники. Одним словом, Николай Дмитриевич, строгий и неподкупный, и без того наступал себе на горло, пользуясь ради дочери и ее семьи своими возможностями, и требовать от него большего просто невозможно: все равно не сделает, а отношения окажутся испорченными на долгие годы.