Благими намерениями
Шрифт:
– Слушаюсь! – усмехнулся боцман и взялся за телефонную трубку.
С мостика было хорошо видно, как по палубе, придерживая бескозырки, к орудиям бежали расчёты, быстро занимая свои места. Владимир, стоя у комингса люка, поторапливал своих матросов, чувствуя в теле весёлую нервозность, от которой невозможно было спокойно стоять на месте, – хотелось действовать!
– Корабль к бою готов! – через несколько минут доложил командиру старший офицер, собрав доклады с боевых постов и отсеков.
– Есть, – негромко ответил командир, не отводя взгляда от горизонта, в одно мгновение
Владимир, убедившись в присутствии своих подчинённых на местах и готовности расчётов к открытию огня, ждал только целеуказаний и команды с мостика, чтобы начать дело. Матросы его тоже замерли в напряжённом ожидании, сосредоточенные, готовые приступить к своей смертоносной работе немедленно.
Наконец, с дальномера дали наводку. Первый залп был совершён с большим недолётом. Тёмный горизонт ответил тремя, последовавшими с небольшим отставанием друг за другом, короткими оранжевыми вспышками. Эти безобидные, показавшиеся на большом расстоянии никчёмными вспышки уже через несколько секунд отозвались нарастающим в высоте тёмного неба визгом, от которого невольно сжималось всё внутри, и голова втягивалась в плечи. Визг завершился оглушительными взрывами, но тоже с недолётом.
Волны ледяной воды, поднятые разрывами, хлестнули на эсминец. Командир сразу же начал маневрирование, не давая противнику возможности прицелиться, выдерживая галсы так, чтобы при этом иметь возможность вести огонь из всех орудий побортно. Последующие снаряды «Лихого», после корректировки, легли уже близко к цели.
Оранжевые вспышки со стороны противника замелькали чаще. И чаще по корпусу «Лихого» дробно застучали осколки. Но у орудий уже никто не думал об опасности. В запале боя люди превратились в машины, выполняющие свою работу с автоматической сухостью и точностью, и всё их внимание было поглощено ей.
Среди шума канонады, взрывов и криков Владимир вдруг чётко распознал, что кормовое орудие замолчало. Пригибаясь и держась за поручень, он перебежками направился в корму, чтобы выяснить причину, и вдруг резкая сильнейшая боль пронзила его правую руку, будто по ней одновременно в нескольких местах провели пилой.
От боли и неожиданности Владимир не своим голосом, по-заячьи, вскрикнул, чего тут же устыдился и порадовался тому, что никого, кто мог бы его услышать, рядом не оказалось. Мысли в голове сменялись мгновенно, и от следующей бросило в пот: может, руку оторвало…
Владимир боялся взглянуть на рану и, только когда нащупал неповреждённой левой рукой правую на своём месте, посмотрел на кашу из ткани рукава и крови. Придерживая раненую руку, он двинулся дальше, но следующим разрывом, качнувшим корабль, его бросило в сторону, сбило с ног и, упав, он ударился головой о палубу. Первое «серьёзное дело» Владимира было закончено: он остался лежать без сознания.
Чутьё не подвело командира: он верно классифицировал корабль противника – это был крейсер, который, используя своё преимущество в дальности стрельбы, сразу же отошёл на безопасную для себя дистанцию и продолжал стрельбу, придерживаясь её. Снаряды «Лихого» не достигали цели.
В общем-то, ночная эта перестрелка велась
Оценив обстановку, командир решил вывести корабль из зоны поражения, попутно дав команду связистам на передачу донесения в штаб флота о вызове помощи.
На отходе снаряд, разорвавшийся за кормой, повредил винт. Линию вала повело. Корабль потерял ход, продолжая идти лишь по инерции, постепенно замедляясь, словно выдохшись после долгого бега. Через дейдвудный сальник в кормовой отсек начала поступать вода, но, на счастье, динамо-машины были в строю, и осушительные насосы пока справлялись с ней.
Спустя несколько минут эсминец всё же смог вырваться за линию огня противника, залпы которого становились заметно реже.
– Осмотреться! – с неизменным спокойствием сказал командир старшему офицеру, стоявшему подле, и тот бойко репетовал команду.
Погибших не оказалось. Но были ранены трое из артиллеристов, а из команды турбинистов два человека получили ожоги паром от повреждённого паропровода. Ещё у нескольких матросов были лёгкие контузии. Из офицеров же серьёзно пострадал только Владимир, которого матросы, бессознательного, уже перенесли в кают-компанию, ставшую на время боя лазаретом.
К тому времени, когда на выручку подошёл крейсер «Олег», немецкие корабли уже ушли, решив более не испытывать судьбу в эту ночь, ведь в темноте им также было не разобрать, какие силы сосредоточены у русских.
«Олег» взял своего пострадавшего товарища на буксир и направился в базу.
Несколько раз за время перехода Владимир приходил в себя на короткое время и оглядывался по сторонам безумными глазами. Перевязанная рука не переставала кровоточить, и корабельный доктор уже всерьёз начинал беспокоиться, что Владимир может умереть от потери крови.
Картины в шокированном мозгу Владимира беспрестанно сменялись, мешались с реальностью, и он, как ни старался, не мог понять слабеющим сознанием, что из них явь: незнакомые люди, доктора, наклонившиеся над ним, или успокаивающий женский голос, звучавший откуда-то издалека, как будто из другого мира, но такой приятный, проникновенный и обнадёживающий. Когда-то в далёком детстве мама нежно обдувала его разбитый локоть, приговаривая что-то похожее…
Окончательно Владимир пришёл в себя уже в палате, перевязанный и облачённый в пижаму. Открыв глаза, он осмотрелся, силясь понять, где он. Во рту пересохло. Едва только Владимир попытался пошевелиться, как невероятная боль в повреждённой руке на мгновение пронзила всё тело и глаза застила белая пелена. Он моментально вспомнил, как был ранен, и думал теперь только о том, как бы ещё не совершить какого-нибудь неосторожного движения, причиняющего такие страдания. Левой рукой он нащупал на голове большую гематому и поморщился от боли, прикоснувшись к ней.