Благословение небес (История любви леди Элизабет)
Шрифт:
— Ах, да, досточтимому Роберту, — с ударением на слове «досточтимый» ответил он. Он снова выстрелил, но пуля пролетела далеко от цели.
— Вы не попали даже в дерево, — удивленно констатировала Элизабет. — Мне казалось, вы собирались почистить оружие, — добавила она, видя, что Ян методично убирает пистолеты в кожаные чехлы.
Когда он поднял голову и посмотрел на нее, ей показалось, что он уже забыл о ее присутствии.
— Я решил сделать это завтра.
Ян вернулся в дом, машинально развесил пистолеты над камином, потом в задумчивости подошел к столу, открыл бутылку мадеры и налил немного в стакан. Nн говорил себе,
«Виконту Мондвэйлу показалось немного странным, что его невеста проводит свободное время, уединяясь с Яном Торнтоном в коттеджах и оранжереях», — вспомнил он слова Элизабет.
Ян почувствовал смутное чувство вины из-за того, что ее бросил жених. Он бессознательно налил себе еще мадеры, подумав, что надо бы предложить и Элизабет. Рядом с бутылкой лежало начатое письмо. «Моя дорогая Алекс…», — начиналось оно. Но Торнтона поразил не сам текст письма, а почерк, которым оно было написано. Четкий, ясный и красивый. Такой почерк бывает у церковнослужителей. Это были не те корявые детские каракули, которые ему долго пришлось расшифровывать, пока он наконец понял, что она будет ждать его в оранжерее. Качая головой, он снова взял письмо, и почувствовал угрызения совести. Ян вспомнил, как наступал на нее в той проклятой оранжерее, и чувство горького раскаяния буквально оглушило его.
Он залпом осушил бокал, словно вино могло смыть его недовольство собой, и медленно вышел из дома. Элизабет стояла на краю плато, в нескольких ярдах от того места, где они стреляли. По деревьям пробежал ветерок и взметнул ее волосы, окружив лицо сияющим ореолом. Ян остановился в нескольких шагах от девушки, не отрывая от нее глаз, но перед мысленным взором его проплывали видения той, какой он знал ее когда-то: вот она, точно прекрасная юная богиня, спускается по лестнице — такая далекая и недоступная в своем царственно простом синем платье, вот, словно разгневанный ангел, встает на его защиту в карточной комнате, а вот обольстительная искусительница стоит у камина и приподнимает мокрые волосы, чтобы они поскорее просохла, и под конец — испуганная девушка, которая сует ему в руки цветочный горшок, удерживая от поцелуя.
Он глубоко вздохнул и засунул руки в карманы, с трудом сдерживаясь, чтобы не подойти и не обнять ее.
— Здесь великолепный вид, — сказала она, поворачиваясь к нему.
Ян сделал еще один долгий вдох и отрывисто спросил:
— Я бы хотел, чтобы вы еще раз рассказали мне, что случилось той ночью. Как вы оказались в оранжерее? Элизабет подавила раздраженный вздох.
— Вы знаете, как я там оказалась. Вы послали мне записку. Я подумала, что она от Валери — сестры Черайз — и пошла в оранжерею.
— Элизабет, я не посылал вам записки, я сам получил ее. Элизабет пожала плечами и прислонилась к дереву.
— Я не понимаю, к чему нам обсуждать все это снова. Вы не верите мне, а я не верю вам.
Она ожидала услышать в ответ какой-нибудь оскорбительный выпад, но вместо этого Ян сказал:
— Я верю вам. Я видел на столе в коттедже ваше письмо.
От его серьезного тона и неожиданного комплимента Элизабет растерялась.
— Спасибо, — зачем-то сказала она.
— Каким почерком была написана полученная вами записка?
— — Ужасным. Кстати, вы сделали ошибку в слове «оранжерея». Его губы дрогнули в невеселой улыбке.
— Уверяю вас, я знаю, как пишется это слово. И, может быть, у меня не такой красивый почерк, как у вас, но каракулями его тоже не назовешь. Если вы мне не верите, я буду счастлив доказать вам это, как только мы вернемся в дом.
Элизабет видела, что он не лжет, и ею постепенно начало овладевать предчувствие какого-то ужасного предательства. Его последние слова окончательно укрепили ее подозрения.
— Мы оба получили записки, которых никто из нас не писал. Значит, кому-то было нужно, чтобы мы встретились там и чтобы все об этом узнали.
— Нет, люди не могут быть так жестоки! — воскликнула Элизабет, качая головой. Ее сердце отказывалось верить тому, что разуму казалось очевидным.
— Как видите, могут.
— Нет, не говорите так, — закричала она, не в силах вынести еще одно предательство. — Я все равно не поверю! Это, должно быть, какая-то ошибка, — упорно твердила Элизабет, но сцены из прошлого представали перед ее мысленным взором: Валери настаивает, чтобы именно Элизабет уговорила Яна Торнтона пригласить ее на танец…. Валери расспрашивает, где Элизабет укрылась от дождя… лакей передает ей записку и говорит, что она от Валери. Валери, которая была ее подругой. Валери с хорошеньким личиком и глазами, которые преследовали ее повсюду…
Боль осознания этого предательства была такой сильной, что Элизабет обхватила себя руками и закачалась, чувствуя, что разрывается на части.
— Это была Валери, — еле выговорила она. — Я спросила тогда у лакея, кто дал ему эту записку, и он сказал, что Валери. Столь низкое злодеяние не укладывалось у нее в голове.
— Позже я решила, что вы доверились ей и попросили передать мне эту записку.
— Я бы никогда не сделал ничего подобного, — резко ответил
Торнтон. — Я знал, что вы придете в ужас, если о наших отношениях кто — нибудь узнает.
Даже Ян не смог отнестись к поступку Валери со своей обычной! невозмутимостью. Элизабет закрыла глаза и вспомнила Валери, катающуюся в парке с виконтом Мондвэилом. Ее жизнь была разбита — и все из-за того, что та, которую она считала своей подругой, возжелала ее жениха. Слезы защипали ей глаза.
— Это была интрига. Она разрушила мою жизнь, — надломленным голосом сказала Элизабет.
— Но почему? — спросил Ян. — Почему она так поступила с вами?
— Я думаю, она хотела заполучить Мондвэйла и… — Элизабет почувствовала, что расплачется, если скажет еще хоть слово, и, покачав головой, сделала попытку уйти, чтобы выплакаться где-нибудь в одиночестве.
Чувствуя, что не может дать Элизабет уйти, даже не попытавшись утешить, Ян схватил ее за плечи и притянул к своей груди, не обращая внимания на слабое сопротивление.
— Не надо, пожалуйста, — прошептал он ей в волосы. — Не уходите. Она не стоит ваших слез.
Оказавшись в его объятиях, Элизабет испытала потрясение не меньшее, чем от своего несчастья, и все это вместе парализовало ее волю. Опустив голову, она стояла, не шевелясь, из ее глаз текли слезы, тело вздрагивало от сдерживаемых рыданий.