Благословение святого Патрика
Шрифт:
Саша вдруг вздохнул легко, по-мальчишечьи, быстро оглянулся по сторонам.
– Лиза, а пойдемте в кафе, выпьем немного вина, что ли! Сегодня такой день… Такой замечательный день! Пойдемте?
– Что ж, пойдемте! Только я вино не буду, мне же скоро на дежурство. А вот кофе и впрямь с удовольствием выпью. А где здесь кафе? Вы же лучше меня этот район знаете?
– Вон там, за углом, насколько я помню… Да, там, должно быть…
За углом и впрямь оказалось кафе, маленькое, довольно уютное. Бармен за стойкой улыбнулся им дежурно-приветливо, налил в бокал
Только… Рюмка водки на столе!
Ветер плачет за окном…
Вздрогнули, оглянулись. Ну да, это бармен звук подкрутил до неистребимой силы. Вон, как стоит, дергает шеей в экстазе, даже глаза закрыл от странного мазохистского удовольствия, и брови взметнул страдальчески… Потом вдруг спохватился, подтянулся, оглядел зал, сильно убавил звук. Но губы все равно подпевают в такт льющемуся из динамика…
Они переглянулись, улыбнулись друг другу. Саша глотнул вина, она, словно в ответ, глотнула кофе. И снова заулыбались, и говорить ни о чем не хотелось… Просто сидеть, просто смотреть друг на друга, просто улыбаться. Плыть в «рюмке водки на столе», в запахе кофе, в веселом щебетании четырех подружек, уютно устроившихся за соседним столом. Девушки не стеснялись, голоса не понижали.
– …Ну, а он тебе чего?
– А он мне, представляете, девки… Я, говорит, не в сотоянии дарить тебе такие дорогие подарки! Я же не олигарх, я же всего лишь аспирант!
– А ты?
– А что – я? Подумаешь, говорю, аспирант! Если ты такой бебех неимущий, на фига тебе эта аспирантура сдалась? Те, кто поумнее, давно уж в приличный бизнес подались! А ты – не в состоянии… Вот если ты аспирант, так и живи дальше в своем состоянии нестояния!
И – дружный смех из четырех молодых глоток. И снова, уже другой голосок, слегка хрипловатый:
– Да, девки, есть еще такие мужики… Чудики белокрылые. У моей мамы одна приятельница есть, так у нее муж – вообще школьный учитель… Представляете, какое несчастье? Как принесет зарплату домой, так эта приятельница ему сразу песню спивает – зачем, зачем я повстречала тебя на жизненном пути…
И опять – дружный гогот, захлебывающийся, подогретый вином. До писка в конце, до самозабвения. Веселые девочки, что с них возьмешь? Сидят себе, отдыхают культурно.
– Саш… – наклонилась она к нему через стол. – Может, лучше пойдем отсюда? Тем более я свой кофе уже выпила… Пойдемте, я лучше вам свою аллею покажу! Это как раз по пути к моей больнице! Заодно и проводите меня…
– Да. Пойдемте, Лиза. Своя аллея – это очень интересно.
Залпом выпив вино из бокала, он неловко поднялся из-за стола, кинул взгляд на девиц – немножко насмешливый, немножко грустный. И, как ни странно, без доли обиды за «чудика белокрылого».
Вышли на улицу, зажмурились от яркого света. Послеобеденное солнце шпарило вовсю, будто воевало за место с тенью уличных тополей, пронизывало
– Это недалеко, всего два квартала… Знаете, я когда с работы пешком иду, всегда по этой аллее стараюсь брести медленно, медленно… Да вы сами увидите, как там хорошо!
Она говорила быстро, даже несколько сумбурно, обеспокоенно, будто старалась увести его от неприятного девчачьего разговора из кафе, от этого обидного хихиканья. Нет, надо же, как совпало… И еще эта «мамина приятельница», страдающая замужем за школьным учителем!
Он улыбнулся, слегка коснулся ладонью ее плеча:
– Прекратите, Лиза… Ничего страшного не произошло, что вы, ей-богу. Мы же только что с вами об этом говорили… Да, я школьный учитель, но, как это ни банально звучит, весьма этим горжусь…
– Да, извините… И впрямь, что это я… Просто мне показалось, извините.
– Нет уж, не извиняйтесь! Вообще-то мне ужасно приятно, что вы так близко к сердцу приняли мое мнимое переживание!
И рассмеялись, и переглянулись опять, как школьники. И заговорили о чем-то незначительном, легко, перебивая друг друга…
Ей показалось, липовые ветки в аллее чуть дрогнули, когда они ступили в их тень. Будто обрадовались – о, да ты нынче не одна… Что ж, посмотрим, посмотрим, кого ты нам привела!
– Вот тут я живу, Саша… – остановившись, подняла она глаза вверх и повела рукой, описывая над головой круг.
– В смысле, живете?
– Ну… В иносказательном смысле, конечно. Здесь мой спасительный шатер… Знаете, как сейчас говорят? Я в домике…
Чуть присела, сложив домиком руки над головой, и взглянула на него, улыбаясь.
– А… Понятно. То есть вы меня в гости к себе пригласили? Так надо полагать?
– Да. Можно сказать и так. Мне почему-то здесь всегда хорошо… Лучше, чем дома…
Он не стал спрашивать – почему. И хорошо, что не стал. Лишь посмотрел с пониманием, чуть кивнул головой. Потом вздохнул, задумчиво улыбнувшись.
– Вы, наверное, Тургенева любите, Лиза?
– Тургенева? – быстро повернулась она к нему. – Почему же Тургенева… Нет, я Чехова больше люблю. А что, разве я похожа на тургеневскую героиню?
– Да, что-то есть в вас такое… Спокойно-романтическое.
Она вдруг смутилась, опустила голову, неловко заправила за ухо прядь волос. Некоторое время шли молча, ступая по серым плитам, узорчатым от солнечных пятен. Наконец, она первой нарушила молчание:
– Мне Женечка говорила, что в школе вы словесность преподаете…
– Да, я учитель словесности. А что? Совсем для учителя-мужчины неподходящий предмет? Непрезентабельно звучит, да? Погодите, как там, я сейчас вспомню… – насмешливо потер он лоб ладонью, – а, вот… Я бебех неимущий, вот как! И еще – чудик белокрылый!
Переглянулись опять, хохотнули в унисон тихо, сдержанно.
– Да, вот и имя мне наконец найдено… – он театральным жестом откинул голову, явно пытаясь изобразить несчастную героиню пьесы Островского, – я бебех… Я бебех неимущий… Теперь осталось только – застрелить меня…