Благословение святого Патрика
Шрифт:
Пасторальные холмы за окном сменились ветхим зданием маленькой станции, электричка остановилась с железным стоном. В вагон ворвалась шумная компания молодняка, расползлись по скамьям, как тараканы.
– Лизка, иди, я тебе у окна место занял!
Вздрогнул, оглянулся. Конопатая юная Лизка вальяжно пробиралась к окну, опершись о плечо заботливого белобрысого кавалера.
Молодец, кавалер, знает свое дело. Вот оно, твое место, Лизка, рядом со мной. Как все просто у них, как незатейливо просто!
Да,
Вот и сиди теперь – в раковине. Спрячься за камень, премудрый пескарь. Ни раковина, ни камень тебя уже не спасут… Раковина давно треснула, а камень холоден и неуютен, и затянут плесенью привычного домашнего раздражения. И устоявшейся с годами нелюбви.
Молодая женщина, сидящая напротив, глянула на него настороженно, отвела глаза. Наверное, у него сейчас вид рефлексирующего потенциального самоубийцы. Женщина покопошилась в сумке, достала журнал, развернула перед лицом, будто отгородилась. Глаза невольно вгляделись в глянцевую обложку. Журнал «Лиза». Лиза. Ли-за. Ли-за…
Закрыл глаза, чтобы не видеть. Но и там, в темноте, не спасешься. Там ее лицо с глазами грустного олененка. Ну, что ты на меня смотришь? Да, я не смог. Испугался. Сам себе не поверил. Тебе – не поверил…
От станции до дома шел медленно, будто пробирался на ощупь сквозь теплые июльские сумерки.
Дома было тихо, темно. Сел в кресло, не зажигая света, уставился в синий проем окна, прореженный квадратиками белого тюля. Ирина поинтересовалась:
– Ну, что там с мамой? Выздоровела?
– Да, с мамой все в порядке, Ирина.
– А Женька как? Хорошо выглядит? Она мне звонила сегодня…
– Да. Все хорошо.
– А почему ты мне не звонил, Иваницкий? И на мои звонки не отвечал…
– У меня телефон разряжен был. А зарядное устройство я дома оставил, наверное.
– Хм… А это что?
Она наклонилась к его дорожной сумке, потянула из внешнего кармашка провод от зарядного устройства.
– Это что, Иваницкий? Выходит, ты его не забыл?
– Выходит, не забыл.
– О господи… – устало опустилась она на диван, перебирая провод в руках. – Вот объясни мне, как я живу с тобой столько лет… Знаешь, иногда мне кажется, уж лучше бы ты пил… По крайней мере, мои страдания были бы хоть чем-то оправданы. А так… Живем вроде, спим в одной постели, а будто чужие…
Он промолчал, по-прежнему глядя в окно. В сумеречном небе, раскрашенном последними закатными сполохами, всплыла бледным ликом полная луна. Глядела ему в глаза, усмехаясь. Здравствуй, дружок. Смотри, смотри
Каким длинным, растянутым может быть время. В сутках – аж двадцать четыре часа. В часах – вязкие никчемные минуты… Пустое время, туманно-ватное. И надо его жить как-то. Кажется, уже год прошел, а на самом деле – всего неделя…
Зря она не оставила ему свой номер телефона. Он же просил… По крайней мере, можно было бы жить от звонка до звонка. Слышать голос. Говорить о чем-нибудь, хотя бы о пустяках. А так… А так – нет ничего. Пустое кружение по квартире, уборка, обед, постирушки… Даже читать нельзя. Ушло обаяние чтения, не принимает душа, обиделась. Будто она предательница какая. Она ж не виновата, что приходится носить в себе эту гулкую пустоту…
Борис Иваныч вчера сказал, что ей надо срочно в отпуск. Что глаза стали тусклыми, как у дохлой рыбы. А зачем отпуск, не надо ей отпуска… Что она там будет делать? По квартире кружить целыми днями? По улицам бродить, как медведь-шатун?
Можно, конечно, у Жени номер телефона попросить… Придумать, соврать что-нибудь. Да, это мысль… Не такая уж и спасительная, но мысль.
– Мам, я пошла, приду поздно! – заглянула на кухню Машка, нарядная, благоухающая, как цветок. – Ты меня не жди, спать ложись! Мы с Женькой сегодня в клубак намылились!
– Что, одни?
– Да нет… С ребятами из нашей группы.
– А ребята потом вас по домам развезут?
– Ой, мам, ну что ты со мной, как с маленькой…
– Дело не в возрасте, Маш. Дело в ночных опасностях. А Женя… Вы вместе потом приедете?
– Не-а. Женька теперь у бабки под особым контролем. Та требует, чтоб она только дома ночевала. Говорит, помереть боится.
– А что, она плохо себя чувствует?
– Да прям… Это она из вредности. Да ты ж сама ее видела… Хотя, знаешь, у них отношения в последнее время наладились вроде. Женька говорит, бабка не так уже зверствует…
– Что ж, я за нее рада. Привет ей передавай от меня.
– Хорошо, передам… Ну все, я пошла, не скучай. А то ты в последнее время совсем как-то завяла… Где твоя романтичность, мам? И глаза непривычно грустные…
– Ладно, иди уже. И пусть ребята вас потом по домам развезут, иначе я стану не только романтичной, но и ужасно вредной, непонимающей и злой матерью! И в следующий раз никуда тебя не пущу!
– Ладно, ладно… Испугалась, дрожу вся…
Она слышала, как захлопнулась дверь за Машкой. Задумалась, глядя в окно, опять провалившись в свою маету. И очнулась, услышав, как поворачивается ключ в замке…
Поначалу подумала – Машка вернулась, забыла чего-нибудь. Но в прихожей уже звучал голос Германа – громкий, хозяйский: