Благословение святого Патрика
Шрифт:
– Хм… Странное для мужика занятие, бабское какое-то. Вот у меня в школе была училка… На всю жизнь ее, заразу, запомнил. Вся такая гордая расфуфыра, как глянет, сразу полным дерьмом себя чувствуешь. Глаза к потолку закатит – ах Пушкин, ах Лермонтов! Каждый культурный человек обязан понимать! Это к тому вроде, что все вы здесь говна собачьи, сплошное бескультурье. Меня эта училка особо ненавидела, даже в сторону мою смотреть не могла. Я ж культурной рожей не вышел… Мне что Пушкин, что Лермонтов, один хрен. Еще она любила меня этим называть… Как его… Ну, вроде пролетария… Слово такое, на букву «г»…
– Гегемон, что ли?
– Во-во, гегемон. Вроде мне только и предназначено – всю
– Да, все это очень интересно, конечно, но мне бы хотелось расчет получить…
– Ах, расчет… Значит, и поговорить со мной не желаешь, да? Не стою я таких разговоров, мордой не вышел? А если не дам я тебе расчета, мужик? Вот возьму и не дам? Как это, по-твоему, будет?
– По-моему, это будет несправедливо. По меньшей мере, нечестно.
– Ишь ты, о чести заговорил… Не уважаешь меня, да? И смотришь сейчас, как та училка в школе, будто перед тобой не человек, а дерьмо собачье. А я человек, понимаешь? И что с того, что я в жизни ни одной книжки не прочитал? Зато у меня вон, магазин… Дело свое имею… А ты со своей литературой так и будешь всю жизнь ходить и у таких, как я, побираться!
– Ну, это вы несколько преувеличили… Тем более я вовсе на вас так не смотрю. И даже за надменную учительницу могу прощения попросить, если хотите.
– Насмехаешься сейчас, да?
– Ничуть…
– Да я вижу, что насмехаешься! Значит, вот что, мужик… Не дам я тебе расчета. Может, ты и впрямь нормальный, не такой, как та училка, я не знаю… Но за ту самую училку и не дам. Отомщу, стало быть. Может, мне легче станет. А то сидит со своей надменной рожей в памяти, как заноза… Пусть я гегемон и всякое такое прочее, но тоже свою гегемонскую гордость имею! Все вы у нас вот тут сидите, все…
– …И представляешь, Лиз, огромный кулачище мне под нос выставил! И глаза такие у него сделались страшные… Белые совсем. Зубы сжал, трясется весь. Еще бы минута – и замахнулся… Смешно, ей-богу, и странно…
– Значит, так и не рассчитался?
– Нет. Не рассчитался. Я пробовал его вразумить, но он позвал каких-то людей, меня взашей вытолкали. Э, э… Лизонька… Только плакать не надо… Ну что ты, ей-богу? Не стоило мне рассказывать… Да бог с ними, с деньгами, Лизонька! Завтра пойду, найду другую халтуру! А это… Это же просто забавный случай, отголосок классовой ненависти в самом несуразном ее варианте!
– Я не из-за денег, Саш… Мне за тебя обидно… И вовсе это не забавный случай, а самый обыкновенный! Этот хам просто почувствовал, что ты ему сдачи не дашь, вот и обнаглел! Он просто не захотел платить, и все! И все, понимаешь?! А злость на учительницу – это так… Это всего лишь отвратительная уловка!
– Хм… Ты думаешь, все так просто, да? И впрямь никакой обиды у него не было? Просто сермяжное хамство?
– Конечно, Саш… Понимаешь, природная энергия непротивления, пусть и сознательная, как у тебя, уже сама по себе хамство притягивает, как магнит… Это как валерьянка для котов… Где этот магазин, я завтра пойду туда! Я ему… Я ему все лицо в кровь расцарапаю!
– Ну, ну… Чего ты разбушевалась, Лизонька, успокойся, не надо. Давай будем мудрее… Тем более что ситуация скорее смешна, чем оскорбительна, правда? Ведь этот торговец, по сути, ни в чем не виноват… Он всего лишь дитя нового социума, который и рад бы гордиться своими материальными достижениями, да что-то ему мешает… Вот если бы убрать всех таких, которые «книжков
– И все равно… Пойду и расцарапаю… Я ему объясню…
– Эка – объясню! И что ты ему объяснишь? Он только облизнется – ага, еще один пузырек с валерьянкой пришел… Нет, Лизонька. Ничего ты ему не объяснишь. У него в голове уже давно все кубики в непробиваемый стереотип сложились. И не его это вина, а той самой учительницы. Значит, и моя где-то…
– Саш, ну нельзя же так! Чего ты на себя чужие грехи берешь? Ты же не такой…
– Да дело не во мне, Лиз. Мне грустно от того, что я, получается, всего себя отдал борьбе с ветряными мельницами… Да, я не такой, как та учительница. Ну и что с того? Результат в общем масштабе все равно один…
Он высвободил ладонь из ее пальцев, потянулся к тарелке с гренками, задумчиво откусил, разжевал хрустящую корочку. Улыбнувшись, подмигнул и смешно закатил глаза вверх, демонстрируя удовольствие гурмана. Ей ничего не оставалось, как тоже улыбнуться ему сквозь слезы.
– Знаешь, Лизонька, у нас в поселке живет один дурачок… Безобидный малый, вроде местной достопримечательности. Его все любят, подкармливают, из одежонки что-то отдают… И однажды какой-то умник догадался подарить ему красные бархатные штаны. Вот теперь представь себе такую картину – стоит наш дурачок с утра около магазина, задницу отклячил, грудь вперед, на лице – спесь и гордость собой… Кто бы ни прошел мимо – надменно вслед плюет. Так он свою отличительную особенность ощущает, понимаешь? У всех обыкновенные штаны, а у него – красные бархатные. И все бы ничего, я бы и не вспомнил об этом никогда… Но в этот же день мой приятель, учитель истории, приобрел себе новую иномарку и предложил прокатиться по трассе с ветерком. Ну как отказать человеку, ему же похвастать покупкой хочется! Вот, едем мы, беседуем о том о сем… И вдруг нас обгоняет наша отечественная «пятерочка», подрезает, можно сказать. Ох, ты бы слышала, как мой историк взъярился! Напыжился весь, стал меня на полном серьезе убеждать, что на таких машинах ездить стыдно, что они теперь остались только у тех, кто носит вонючие носки… Да, да, меня особенно поразили эти вонючие носки! И спесь в его голосе, невесть откуда взявшаяся… И ведь не убедишь его, что машина в том и другом случае – всего лишь куча железа на колесах. Потому что она для него – те же самые красные бархатные штаны… И для этого торговца его лавочка – тоже…
– Да, смешно… А ты никогда не задумывался, Саш, что по принципу красных штанов жить легче? Единым, так сказать, организмом… Сегодня у меня бархатные штаны, завтра у тебя… Вполне понятная организация жизни, мотивированная на благополучие. Все для человека, все ради человека. А мы с тобой в этой организации – лишние элементы, как не удаленный вовремя аппендицит… Ну признайся – ведь мы ни там и ни сям? Вот скажи, к примеру…
Она дотянулась до подоконника, хлопнула о столешницу томом Антона Палыча, прикрыв его сверху ладонью.
– Скажи, зачем мне это дано? Вот эта привязка к текстам Чехова именно мне – зачем? Почему и для чего я его так чувствую, будто была с ним лично знакома и даже любила когда-то? И вопросами этими бесконечно задаюсь… Почему не лечился, если, как врач, все знал о своей болезни? Зачем потащился на Сахалин, три месяца в кибитках мучительно трясся по плохим дорогам… И это его выражение – каждый день по капле выдавливать из себя раба! Я так думаю, ведь это он про себя говорил, не иначе! Почему эти вопросы так меня мучают, Саш? Зачем это мне, скромной медсестре хирургического отделения? Может, было бы лучше, если бы я надела красные бархатные штаны, пошла к психологу, научилась морды царапать направо и налево?