Благословение
Шрифт:
На ее столе лежала схема генеалогического древа. Она села и начала заполнять строчки. Мать, Айрин Миллер; отец, Джонас Миллер. Она отложила ручку в сторону и стала смотреть в окно. Ночь наступила быстро, словно опустился занавес. Было слышно, как снаружи мяукал возле закрытой двери кот. Брат и сестры поднимались наверх и спорили, кто первый пойдет принимать душ. В комнате Джилл было темно, поэтому никто не заглянул к ней, она сидела одна, ей не то чтобы хотелось плакать, просто ее охватила какая-то странная, незнакомая печаль. В комнате зажегся свет.
– Джилл! – воскликнула
Джилл кивнула на стол.
– Вот это. Я не могу это выполнить. – И ее глаза стали мокрыми. – Если я нарисую все то, что знаю, это будет ложью.
– Не думаю, чтобы это можно было назвать ложью. Просто напиши все, что ты знаешь о нашей семье. – И мама уверенно добавила: – Напиши, как если бы ты была Джерри, Люсиль или Шарон. Или малыш.
Джилл вздохнула.
– Но я не они. Я – это я. Мама закрыла дверь.
– Устраивайся поудобнее в кресле, – сказала она. – Нам с тобой нужно поговорить.
Наступил момент, когда многое могло проясниться, а Джилл испугалась. Она словно получила коробку из рук незнакомца и не знала, что может выскочить оттуда; бомба ли, змеи.
Вся дрожа, она спросила:
– О чем?
– О том, что мучает тебя. Обещаю, я скажу тебе все, что знаю.
– Как она выглядела? – прошептала Джилл.
– Я уже говорила, – спокойно сказала мама, – что у нее были темные вьющиеся волосы, как у меня. Там пытались подбирать детей по сходству. Поэтому, может быть, она была очень похожа на меня.
– Я вижу. А мой отец?
– Нам ничего не говорили.
– Я хочу знать их имена.
– Это невозможно, дорогая.
– Полагаю, они не были женаты.
– Нет.
– Все в порядке, мама. Мне уже двенадцать. Я знаю о таких вещах. Она забеременела, а он не женился на ней.
– Я не знаю, так ли это было, как ты думаешь. Может быть, он просто не мог. Они оба были такими молодыми, еще учились в колледже. Это, должно быть, было очень сложно, очень трудно для каждого из них.
– Им следовало бы думать об этом прежде, чем… делать это, – произнесла Джилл, чувствуя неожиданную злость.
– Люди не всегда думают, Джилл.
– Ты всегда говоришь девочке, особенно девочке, ты говоришь мне – нельзя позволять мальчикам делать такие вещи.
– Я знаю, я говорила. И это так, это нельзя позволять. Но все же, когда люди делают что-то не так, мы пытаемся понять и простить их, правда?
Ей внезапно представилось, что в высокой траве лежит девушка, глядя в глаза парню, склонившемуся над ней. Видение было соблазнительным и в то же время отталкивающим. В кинофильмах кто-то хочет увидеть, что будет дальше, а кто-то не уверен, хочет ли он видеть это. А если парень и девушка становились мамой и папой…
Мама наблюдала за Джилл. Уголки ее рта изогнулись в улыбке, но глаза оставались беспокойными. Такое же выражение появлялось у нее, когда ребенок ушибется, и его нужно успокоить, с годами это выражение стало таким знакомым, как морщины на лбу или небольшие
– Не так ли, Джилл? – повторила она и продолжала. – Ты не должна обвинять ее. Она не сделала ничего плохого. Она совершила ошибку, только и всего.
– Можно войти? – постучал отец. – Или вы здесь секретничаете?
– Нет, входи. Мы с Джилл разговариваем о ее рождении.
– Да? – Отец сел и слегка нахмурился, словно приготовился услышать что-то неприятное.
– Я думаю, Джилл смущает то, что ее родная мать не была замужем, – сказала мама. – Я думаю, ей кажется, что это отличает ее от других детей, от ее друзей. Я права, Джилл?
Отец снял очки и снова надел их. Каким-то образом этот жест придавал ему серьезность. Наверное, он именно так смотрит, когда разговаривает со своими пациентами, подумала Джилл.
– Послушай, дорогая, – сказал он. – Я смотрю на все со своей, немного эгоистической точки зрения. Если бы та бедная молоденькая девушка не оказалась в таком тяжелом положении, у нас никогда бы не было тебя. А ты самое лучшее, что когда-либо было у нас с твоей мамой. Разве ты этого не знаешь? А?
Она кивнула.
– Я думаю, я надеюсь, по крайней мере, что для тебя мы тоже самые лучшие.
– Я знаю. – Уже готовая расплакаться от такой заботы и внимания, она пересилила себя. – Но мне нужно знать… О, вы говорили мне, что у нее не было возможности заботиться обо мне, и, мне кажется, я это понимаю, но все же, как она могла сделать это? Могли бы вы отдать Марка?
Родители переглянулись. Оба они подумали о Марке, спящем в этот момент в своей кроватке. Он спал между двумя плюшевыми мишками, так что на его подушке лежало три головы. Когда заходишь в комнату взглянуть, как он спит, то чувствуешь запах детской присыпки.
Мама заговорила первой.
– Да. Если бы у нас не было дома, и мы не могли бы дать ему всего необходимого. Мы любим его так сильно, что смогли бы.
– Подумай, как же она должна была любить тебя, чтобы сделать то, что она сделала, – сказал папа. – Подумай об этом. И потом постарайся не думать об этом больше, если сможешь. У тебя впереди целая жизнь, большая и прекрасная, и тебе так много предстоит сделать. – Он положил руку на колено Джилл, рука тяжело давила, словно Джилл была его собственностью, и это был так приятно. Она хотела принадлежать им. Когда она положила свою руку поверх отцовской, у нее как будто комок растаял в горле, и слезы покатились из глаз.
– Ты хочешь что-то еще сказать, дорогая?
– Ну, я должна закончить рисовать генеалогическое древо.
– Давай посмотрим. – Отец взглянул на лист бумаги. – У тебя есть два выхода. Ты можешь сказать учителю, почему ты не хочешь делать это, или…
Мама перебила его:
– Я могу написать объяснительную записку вместо этого.
– Да. Или ты можешь заполнить клеточки теми данными, которые у тебя есть. В любом случае ты поступишь правильно.
Они оба, улыбаясь, стояли возле нее, но их брови были вопрошающе приподняты. Она чувствовала, что они ждали ответной улыбки, и именно сейчас, видя их вместе, она поняла, как ей поступить.