Благостный четверг
Шрифт:
Сюзи приникла к окулярам.
– Ух ты! Неужели я когда-то такая была?
– Да, что-то в этом роде.
– Знаешь, – улыбнулась Сюзи, – я и сейчас иногда себя такой чувствую… Ну и чудная у тебя работа – личинки, червяки…
– Бывает, между прочим, и почуднее, – не удержался Док.
– На меня намекаешь? – Лицо у Сюзи сделалось черствое. – Работа моя не по нраву?
– По нраву, не по нраву, какая разница. Грустно, правда, что этим заменяют любовь. Неполноценная замена. Неприкаянное существование…
Сюзи подбоченилась.
– Жалеешь? Себя лучше пожалей! Как
– Замолчи, – сказал Док, заражаясь злостью Сюзи, – как хочу, так и живу! Я человек свободный – поняла? Что хочу, то и делаю.
– Ну и что у тебя есть, с твоей свободой? Жуки, змеи, да дом загаженный? Не иначе как тебя баба какая-нибудь бросила, – вот ты и маешься, не знаешь, куда себя деть. Ну скажи, есть у тебя жена? Нет! А девушка? Тоже нет!
– На кой мне жена! – Док сам удивился, что кричит. – У меня женщин и так хоть отбавляй!
– Женщины – это одно, а женщина – совсем другое, – сказала Сюзи. – Можно все знать о женщинах вообще и ничего – о той, единственной.
– Ну и не надо. Я и так счастлив.
– Счастлив? – хмыкнула Сюзи. – Рохля! Раз тебя никакая баба к рукам не прибрала, значит, ты никому не нужен. Да и кто захочет жить с тобой в этом хлеву, с червяками да со змеями?
– Сказала бы уж, кто захочет со мной в постель, если у меня платить нечем, – резанул Док.
– Нет, вы только посмотрите, какой умник, – процедила Сюзи. – Умник-разумник. Все-то у него в жизни ладится… Ты вроде бы сочиняешь какую-то великую книжку?
– Откуда ты знаешь?
– Про это все знают. И все у тебя за спиной потешаются. Хочешь знать, почему? Потому что все видят, ты сам себя дурачишь, никакой книжки тебе не написать. Сидишь, играешь в бирюльки…
Пустив эти слова, словно стрелы, Сюзи увидела, как они вонзаются Доку в душу, – и сердце ее наполнилось болью и стыдом.
– Господи, зачем я только это сказала? Ну зачем?
– Что ж, может, и верно, – спокойно проговори Док. – Может, ты ухватила самую суть. Скажи, надо мной и вправду потешаются? Скажи… Как тебя…
– Сюзи.
– Скажи, Сюзи, потешаются?..
– А ты не обращай внимания, они просто дураки, – сказала Сюзи. – И я дура, наболтала всяких глупостей. Ты, пожалуйста, не обижайся.
– Ничего. Правда – это всегда хорошо. Даже когда колется. Человек должен знать о себе всю правду. – И, словно отвечая самому себе на какой-то вопрос: – Да пожалуй, она права. У меня действительно ничего нет за душой. Вот я и выдумал – чтоб заполнить пустоту, – будто пишу книгу. И сам в эту небывальщину поверил. Я ничтожный дурак, а возомнил себя великим мудрецом…
– Ну все, теперь Фауна меня убьет, – простонала Сюзи, – отбивную из меня сделает… Док, ты не верь, пожалуйста… мало ли что шлюха наболтает…
– Какая разница? Правда в любых устах хороша.
– Никогда еще себя такой тварью не чувствовала, – сказала Сюзи. – Почему ты на меня не злишься?
– А за что мне злиться? Может, ты доброе дело сделала – положила конец этой ерунде. Раздавила глупость в зародыше.
– Ну, пожалуйста, рассердись на меня, – взмолилась Сюзи. – Ну хочешь, ударь!
Док усмехнулся.
– Если б от этого прок был…
– Что ж, тогда ничего другого не остается, – печально проговорила Сюзи, и тут же с издевкой: – А, значит, гордый! Кем ты себя мнишь? Хлюпик несчастный!
Послышались проворные шаги, дверь отворилась. Это была Бекки:
– Сюзи! Ты опаздываешь. Уже мужики из Салинаса приехали. Пошли живо! Не забудь надеть свое томатовое платье.
– Между прочим, цвет называется «помдамур», – тихо сказала Сюзи. – Пока, Док, – и вышла вместе с Бекки.
Док посмотрел ей вслед.
– Пожалуй, это единственный правдивый человек, который мне в жизни попался… – сказал он громко сам себе. Потом нечаянно взглянул на стол и зарычал: – Черт подери! Из-за нее время прошляпил! Вот зараза. Придется все снова переделывать. – И он выплеснул содержимое чашек в помойное ведро.
18. В час досуга
Одним из важных и ценных обычаев, заведенных Фауной в «Медвежьем стяге», был обычай собираться в Комнате досуга перед сном, для отдыха и раздумий. Здесь также разбирали жалобы, улаживали ссоры; все до последней заботы представлялось на общий суд: вместе решали, такова ли печаль, чтоб горевать, такова ли радость, чтобы веселиться. Сообща, с профессиональным тактом выносили друг другу похвалу или порицание, давали мудрые советы. Фауна руководила беседой, взращивая в воспитанницах душевную доброту, которая, как известно, – матерь покойного сна. Нередко в Комнату досуга подавались легкие закуски; воспитанницы пели хором различные песни, в зависимости от настроения – «Дом родной», «Бравый Черный Джо», «Страдная пора», а то и что-нибудь из «Прекрасной мельничихи»… Полувахта в Комнате досуга врачевала расстроенные нервы и усталые мышцы.
Вечер памяти покойных членов Клуба Гремучей змеи оказался нелегким для воспитанниц Фауны (не хватало двух девушек: Элен и Уистерия отбывали двухмесячное тюремное наказание за драку, которую между собой учинили и о которой до сих пор с восторгом вспоминает Консервный Ряд). Удалился последний «змей», – парадный вход заперли… Девочки устало прибрели в Комнату досуга, плюхнулись в кресла, скинули туфли.
– Слышь, подружки, – сказала Бекки. – Один «змей» сказал, что у нас приют благородных девиц и что мы местная достопримечательность.
– Да уж, еще парочка таких, как Сюзи, и у нас точно будет приют, – ядовито заметила Агнесса. – У меня дядя служил в приюте. Работка – не приведи господи. Кстати, где Сюзи?
– Вот она я, – сказала Сюзи, появляясь в дверях. – Пластинки колотые из музыкального автомата вытаскивала… Что-то я устала, прямо с ног долой. Пора на боковую!
– Ты что, с ума сошла? – удивилась Мейбл. – Ведь нам еще Фауна не сказала баиньки. Она тебе такую боковую задаст!..
– Ну и ночка, – вздохнула Бекки. – По-моему, правильно Фауна скостила цену. Шума от них много, аж голова болит, а зачем сюда ходят, они забыли.