Блаженные (Блаженные шуты) (Другой перевод)
Шрифт:
— Чувствуешь? — страшным шепотом спросила Альфонсина.
— Что?
— Тш-ш-ш! — прошипела она. — Замогильным холодом потянуло!
— Ничего не чувствую. — Я с трудом поднялась. — Лучше дай мне руку.
Альфонсина вздрогнула от моего прикосновения.
— Ты здесь задержалась… Что произошло?
— Ничего особенного. Говорю же, сознание потеряла.
— А ты не почувствовала… невидимую силу?
— Нет.
В склеп заглядывали сестры. В отблесках свечи их лица расплылись в пятна. Альфонсина смотрела
— Слушай, Альфонсина… — начала я с упавшим сердцем.
— Я почувствовала. — Ее заколотило. — Она прошла прямо сквозь меня. А еще холод… Замогильный холод!
— Хорошо-хорошо! — закивала я, лишь бы сдвинуть Альфонсину с места. — Наверное, здесь впрямь что-то было. А теперь пошли!
Альфонсина взглянула на меня с обидой: я срывала ей спектакль. Я аж развеселилась: бедняжка Альфонсина, нельзя лишать ее звездного часа! Такой оживленной, как сейчас, после смерти матери Марии, я за все пять лет ее не видала. Она же упивается драмой — самобичеванием, наказанием, публичным покаянием. Но представления даром не проходят: кашель усилился, глаза красные, сон не лучше, чем у меня. Спаленка Альфонсины по соседству с моей, мне слышно, как она то монотонно бормочет, то возмущается, то хнычет, то рыдает, но в основном без конца повторяет одни и те же слова, превращая их в бессмысленную скороговорку: «Святой отец… Святой отец…»
Я буквально тащила Альфонсину вверх по лестнице. Внезапно она перестала дрожать.
— Святая Дева Мария! — пролепетала она — Тишина! Епитимья!
Я зашикала на Альфонсину, но было слишком поздно: нас обступили сестры. Они гадали, стоит ли с нами заговаривать. Лемерль держался поодаль. Спектакль показывали ради него, и он это прекрасно понимал. Рядом с ним стояла мать Изабелла. Ишь, рот раскрыла! «Вот теперь она довольна, — подумала я. — Она наконец добилась своего и получила желаемое».
— Ma m`ere, — заблеяла Альфонсина, бухнувшись на колени в трансепте. — Простите меня, ma m`ere. Назначьте мне другую епитимью, хоть целых сто, только, пожалуйста, простите!
— В чем дело? — резко спросила Изабелла. — Каким образом сестра Августа заставила тебя нарушить обет молчания?
— Матушка! — Теперь Альфонсина откровенно тянула время и играла на публику. — Ma m`ere, в склепе живет какая-то сила. Я ее почувствовала! Мы обе почувствовали ее ледяное дыхание.
Рука Альфонсины похолодела, точно в подтверждение ее слов. Даже мне стало холодно, видно, из сострадания.
— Что-что вы почувствовали?
— Ничего особенного, — быстро ответила я. Привлекать внимание к своей особе совершенно не хотелось, но промолчать я не смогла. — Сквозняк, только и всего. У Альфонсины нервы шалят, она же постоянно…
— Молчать! — рявкнула мать Изабелла и, снова повернувшись к Альфонсине, зашептала: — Что за силу ты почувствовала?
— Демона, ma m`ere. Его присутствие, как ветер. — Альфонсина смерила меня самодовольным взглядом. — Как обжигающий ледяной ветер.
Изабелла повернулась ко мне, но я лишь плечами пожала.
— Обычный сквозняк, — повторила я. — Он мне свечу задул.
— Неправда! — Альфонсину снова заколотило. — Августа, ты тоже это почувствовала. Сама же говорила! — Она скривилась и дважды кашлянула. — Ветер подул прямо на меня, честное слово! Демон проник в меня, он…. — Несчастная задыхалась, хватала себя за горло. — Он и сейчас во мне! — голосила она. — Он во мне!
Альфонсина забилась в конвульсиях, медленно оседая на пол.
— Кто-нибудь, поддержите ее! — вскричала мать Изабелла, теряя самообладание.
Разве Альфонсину удержишь? Она кусалась, плевалась, орала, непристойно лягалась. Стоило мне приблизиться, Альфонсина билась сильнее. Лишь вчетвером с Жерменой, Маргаритой и глухой сестрой Клотильдой мы пригвоздили ее к полу и не давали закрыть рот, чтобы язык не проглотила. Но даже так Альфонсина кричала, пока отец Коломбин собственной персоной не осенил ее крестом и она не затихла у него на руках.
Тогда Изабелла заговорила со мной:
— Что значит «он и сейчас во мне»?
— Не могу сказать.
— Что произошло в склепе?
— У меня свеча погасла, я споткнулась и упала.
— А сестра Альфонсина?
— Не знаю.
— Она уверяет, что знаешь.
— Я тут ни при чем. Альфонсина сочиняет, чтобы привлечь к себе внимание. Кого угодно спросите.
Изабеллу мой ответ не устроил.
— Альфонсина хотела мне что-то рассказать, — не унималась она. — А ты не дала. Так что она…
— Господи, неужели это не подождет?
Лемерль! Я совершенно про него забыла. Он статуей застыл в лучах солнечного света с задыхающейся Альфонсиной на руках.
— Бедняжка словно рыба на песке. Ей нужно в лазарет. Дочь моя, ты ведь позволишь мне отменить епитимью, ей назначенную?
Мать Изабелла промолчала, не сводя глаз с меня.
— Или мы позднее это обсудим?
Изабелла чуть покраснела.
— Нужно обязательно разобраться во всем этом.
— Да, конечно. Разберемся, когда сестра Альфонсина сможет говорить.
— А сестра Августа?
— Займемся этим завтра.
— Но, святой отец…
— К завтрашнему капитулу что-нибудь да выясним. Дочь моя, ты, несомненно, понимаешь, что спешить не пристало.
— Да будет так, — после долгого молчания согласилась мать Изабелла. — Дождемся завтрашнего капитула.
Я повернулась к Лемерлю и снова перехватила его пылающий взгляд. Неужели он знает о случившемся в склепе, потому что… сам это подстроил в надежде еще больше подчинить меня себе? От Лемерля всякого жди. Он человек страшный и видит меня насквозь.