Блаженство по Августину
Шрифт:
Ибо душа главенствует над телом. И психология, — уместно выразимся по-гречески, — вполне может являться свободным искусством. Порой получше иных либеральных наук душевное исследование выявляет общежитейские нравственные истины, видоизменяемые в каждой эпохе…
Много чего общего можно понять, выяснить и обобщить в частном судебном присутствии.
На первый предвзятый взгляд человеческая нравственность представляется хаотической и неуправляемой по преимуществу для тех, кто предубежденно не желает разглядеть в ней упорядочивание и управление, осуществляемые свыше. Для того и существуют от Бога судьи с правителями в общественной
Та же семья, предназначенная для упорядоченного продолжения рода человеческого, есть заповедь, договор между людьми и Богом. Однако все заветное и согласительное требует сообразного приложения к действительности.
Действительно и достоверно: разрешение на развод супругов святой отец Августин не часто, но все же давал, отнюдь не походя. Оттого-то ни за что и никому у него не удавалось развестись для повторного брака любовной похотливости ради.
Примечательно: сладострастие и корыстолюбие большей частью доводят людские души до судебных разбирательств. Тем не менее данным греховным вожделениям, похотям вовсе не дано повсюду неудержимо править человеческими сообществами и мирозданием, если их удачно получается добровольно укрощать благостыней или принудительно угрозой дисциплинарного воздействия. А для вящего общественного спокойствия у несметного в веках потомства Адама и Евы, будь то в истинной вере или в ложных суевериях, угрожающе и запрещающе изначально встает страх Божий.
Как раз во время проведения судебных слушаний Аврелий начал учиться успешно распознавать подлинное благочестие или набожность, не совместимую с любым искусным лицемерием, лицедейством, умелым напускным ханжеством. Достаточно суметь провести границу между совестливой, часто безотчетной, душевной боязнью совершить греховный проступок и сознательным самоустрашением перед плотским возмездием за его свершение, чтобы определить степень виновности или правоту каждого, кто предстает перед духовным судом пастыря, апостолически наделенного правом отделять пшеницу Божию от сатанинских плевелов.
Правомерно епископ Аврелий Августин не дал разрешение на развод слишком ревностной прихожанке Акме Филена, беззастенчиво и бездоказательно объясняющей намерение расстаться с пожилым супругом, утратившим-де силу мужества и крепость чресел. Не очень-то зрелого годами святого отца Алипия бесстыжая матрона Акме привела в величайшее смущение, заявив, что она должна исполнить Божью заповедь и разродиться по меньшей мере двумя отпрысками от полноценного мужа с твердо стоящим пенисом. Не так ли?
Ан тебе нет! Если для отца Аврелия, довольно вразумленного прежним мирским существованием, ее эротические ссылки на Святое Писание совсем не прозвучали убедительными и утвердительными. Скорее плотское, нагло вопрошающее кощунство исходит из уст этой молодой женщины, наверняка осознававшей, почему ей понадобилось выйти замуж за богатого старика-вдовца из знатной пунийской фамилии Филенов.
Срамные, однако, у нее уста, что на лице, что в промежности… И настоящей набожности ни на медный обол…
Примерно такой вывод сделал епископ Аврелий из продолжительной беседы с доминой Акме, невозмутимо узнав от нее, какими, — позор объявить! Способами ее престарелый муж нынче добивается удовлетворения по-прежнему его обуревающего приапического вожделения. И по завершении собеседования недвусмысленно пожелал, чтобы нынешний супруг матроны, а именно достопочтеннейший доминус Септимий Гамилькар Филена и впредь долгие года пребывал в добром телесном здравии, кое присуще здоровому старческому возрасту. Будет вовсе прискорбно, коли его внезапно постигнет какая-нибудь безвременная и нежданная насильственная смерть.
Развратного старца, весьма охочего до любовных услад, Аврелий ничуть не пожалел, хотя прекрасно понимал, отчего Септимию осталось не так уж долго жить при такой целеустремленной соотносительно юной жене. Можно было бы заставить его дать Акме развод через суд магистратов, но епископ не пожелал использовать пастырский авторитет для столь низменной цели, как сохранение временной жизни этому язычнику. Притом высокомерно полагающему, будто поклоняться сонмищу древних богов-демонов следует только потому, что так поступали многие поколения его благородных пунических предков. Тогда как единобожие годится лишь низкорожденным простолюдинам.
Прошли месяц, за ним другой, третий… За это время с высокорожденным Септимием чего-либо летального или танатического, определимся по-гречески, не произошло. Зато Оксидрак разузнал, и Эводий подтвердил: Акме законно побывала замужем в Тисдрусе; за пять лет брака ни разу не забеременела, не рожала и овдовела бездетной девятнадцати лет от роду.
При этом ее первый муж, тоже бывши преклонных лет, безвременно, скоропостижно скончался при подозрительных невыясненных обстоятельствах, якобы отравившись грибами, наподобие кесаря Клавдия. Доказать ничего не доказали, но у Акме шесть лет назад имелась доверенная рабыня, старуха со знаменательной кличкой Микала. Весьма сведущая тессалийская знахарка, по словам тамошних жителей, отправилась к языческим праматерям, однажды неосторожно погибнув от отравления трупным ядом, видимо, во время приготовления очередного колдовского зелья.
Родом красотка Акме из хорошей гетулийской фамилии, живущей в Тисдрусе. Поэтому молодой вдове родственники без труда вскоре подыскали нового мужа — дважды вдовца Септимия из Гиппона.
Кто из них переживет друг друга, не только гиппонскому епископу Аврелию было изначально яснее ясного. Но хитрый старик Септимий, кого никто и не думал называть ополоумевшим глупцом, как мог умно оберегал насущную жизнь. Ему даже пищу готовили обособленно от жены и ее прислужниц.
Да и обедал он вместе с ней за одним столом только изредка, при знатных гостях. И любимого младшего сына — главного наследника — нарочито отослал учиться в Рим в бережном удалении от смертельно опасной мачехи-христианки.
Сколь ни опасался язычник Септимий за свою жизнь, но смерть его настигла самым неожиданным роковым образом. В июльские иды он выбросился вниз с плоской кровли домуса, сиганул стремглав в атрий и прямиком угодил в бывший мраморный постамент статуи то ли Гермеса, то ли Меркурия. Опрометчиво размозжил безумец себе череп.
Незамедлительно брат и старший сын покойного обвинили в преступном колдовстве и наведении домовой порчи свежеиспеченную вдову. Потому как скоропостижно обезумел не один лишь Септимий, вообразивший мифическую обувь в виде крылатых сандалий языческого божества, но и два его ближних прислужника. Пекуниальный управляющий из отпущенников возомнил себя тритоном и ночью уплыл, утонул в бурном море, отдал концы вдали от пристани. А раба в домоправителях, возомнившего, будто он героический Геркулес, под утро в клочья разорвал лев в зверинце амфитеатра.