Блаженство по Августину
Шрифт:
Как раз преогромный воинский стан Августа и стоило бы назвать городом, а маленькую Ламбессу — его незатейливым предместьем, обслуживающим военно-материальные потребности римского войска. Ныне же и духовная нужда возникла, и потому на следующий день-фестивус в убедительной проповеди, потом же в продолжение небольшого диспута на форуме почетный гость из Гиппона наголову разгромил ересь тупоголовых кватродекиманов, сумасбродно пытающихся отмечать христианскую Пасху Господню по иудейским обрядам 14 нисана вне зависимости от того, на какой день христианской недели выпадает этот их так называемый «песах» в путаном и неточном греко-еврейском
Ни праздника им, ни субботы, ни воскресенья, скудоумным отщепенцам от вселенских соборных правил истинной веры!
В Протагеновой обители, куда через три дня приехал епископ Аврелий, каких-нибудь выживших из ума жидовствующих старообрядцев, доселе не признающих календарного православия и канонов Никейского собора, быть в принципе не должно. И потому он занялся тем, что предвкушал еще в Гиппоне — преспокойно углубился, с головой ушел в книжные сокровища. Диакон Турдетан как всегда при епископе. Центурион Ихтис остался пировать среди старых вояк южного каструма.
Лекарь Эллидий наладился было с монастырской братией в горы за молодой целебной зеленью. Но спешно прискакавший центурион сообщил об угрожающем прорыве с юго-востока многочисленных сил черных кочевников:
— …Имеются верные сведения. Две-три сотни номадов рыщут где-то между нами и Константиной. Основная вражеская масса обходит с запада Гетульские озера…
Аврелий с неимоверным сожалением оторвался от увлекательных библиотечных изысканий. Ведь у него на столе в скриптории лежит любопытнейший! Чуть ли не лучший, полнейший список Книги Бытия, похоже, с собственноручными пометками, пояснениями на древнееврейском языке того самого Оригена. Вдобавок из них явствует: и гиппонского архипастыря и александрийского мыслителя очень и очень интересуют одни и те же избранные места из генесиса неба, земли, человека. Надо же?!
А тут на тебе! Набег, разбег, наезд, разбойники, грабители… Все-то им неймется, мерзавцам…
— Добрые триарии говорят, как если б это могло стать отвлекающей внимание первой волной серьезного вторжения нового племенного союза южных варваров, — продолжил докладывать озабоченный центурион. — Не исключено, враги дерзнут всей конной массой навалиться между Ламбессой и Тамугади. За Ливийском болотом и южной Тритонидой их тьма-тьмущая скопилась. Пустыня и засуха на них давят и вынуждают наступать на север.
Знаешь, оставаться нам здесь небезопасно, прелатус. Сокрушительные номады во многолюдстве песчаной бурей хлынут. И заслоны лихо сметут, и все поселения буйно разделают, разнесут по бревнышкам, по досочкам.
Через несколько часов тут широко пройдет кавалерийская ала, чтоб очистить и прикрыть дорогу на Константину для беспрепятственного подхода подкреплений. Нам стоит не мешкая направиться вслед за кавалеристами из Ламбессы.
Если поблизости окажутся просочившиеся варвары, думаю, нас не тронут, побоятся военной хитрости, приманки. Потому как им неведомо, кто и сколько людей следуют за нами. Да и кавалерия может вернуться наскоком. О простых разбойниках и толковать нечего — разбегутся от воинской силы куда ни попадя.
Моих контуберналов о свежих конях я высылаю наперед с целью погони и поиска. Они у меня люди знающие, с опытом, следопыты проверенные. Тихо выследят варваров, проследят, доложат, кому надо. Войсковой символ для опознавания римских эксплораторов я им дал.
А мы с тобой рысью вскачь в Константину, где тебя ждут не дождутся к апрельским календам. И не сердись, преподобнейший, — так уж необходимые тебе свитки и кодексы захватим с собой.
С предложенной стратагемой Ихтиса его подопечный, пожав плечами, согласился, вздохнул обреченно. С военными не спорят касательно их воинской науки или искусства, быть может, просто немудрящего ремесла, как посмотреть. Им, профессионалам, виднее.
Посокрушавшись, епископ распорядился готовить три повозки с книжными ларями и зорко следил, как монахи их заполняли по его указаниям, грузили бережно. Оставшиеся фолиумы повелел потом спрятать в горах, в потайных пещерах, в обережении от дикарей, мышей и сырости.
В дороге Аврелий по сторонам не смотрел, но отрешенно размышлял об общем истолковании священных книг так, чтобы, в частности, его герменевтический комментарий к сотворению мироздания в генесисе смогли бы уразуметь простые незамысловатые умы, мыслящие по складам, читающие не более фолиумной странички в один присест, забывающие в конце книги ее начало. А в те же время и место, здесь, сейчас и далее правильно постарались оценить эти многослойные толкования образованные книгочеи, владеющие обширными книжными познаниями, умеющие видеть авторские мысли между строк и помнить буквально изложенное от первой фразы до последней.
Обращаться к посредственным, срединным читателям в этом труде он не намеревается. Либо полным невеждам, либо совершенным мудрецам истинно станут доступны его рассуждения. В неподдельном любомудром разумении религии не бывает золотой середины…
Позже Августин оформит и развернет эту идею религиозного бытия в другом месте, в другое время, по-другому выразит и запишет. Но покамест на внезапный посвист боевых стрел прежде всех разом ответили его плоть и кровь. Одновременно и диакон Турдетан, заслонивший патрона широкими плечами, грудью, собственным телом от внезапного разбойного нападения. Оценивающий опаснейшую обстановку рассудок вмешался не сразу. Сначала сказали непреложное слово долголетняя воинская выучка, безотчетная постоянная боеготовность и безошибочное наитие прирожденного воителя.
Не мир, но меч, принесенный Христом, когда оно предопределено, необходимо открывается, становится евангелием правды. В подобии или же преподобии? Все едино.
Подобно шести днем творения в скоротечном бою все начинается, длится, заканчивается единовременно, по разделениям, вмиг и в последовательности в прошедшем, текущем, в наступающем. Уничтожение есть созидание и вовсе наоборот, сверхбыстро и замедленно.
Аврелий выбросился из седла влево и укрылся в тесной промоине рядом с мощеным полотном римской дороги. Мгновением после его смертельно раненый конь взвился на дыбы и ринулся навстречу выстрелам вправо.
Однако весь смертоносный поток стрел приняли на себя Турдетан и его лошадь. Через какие-то секунды застывшей окаменелости они вдвоем медленно рухнули наземь, словно поверженная конная статуя.
Кажется, единомоментно действие происходит в непостижимой беззвучности. С первых моментов нападения жуткий пересвист тяжелых стрел, ищущих и непременно находящих живую цель, град, грохот каменных и свинцовых ядер, паническое ржание лошадей, яростные возгласы людей, треск дерева, железное громыхание колес — взаимно уничтожают друг друга, порождая слитную неразборчивость ужасающей оглушительной какофонии.