Блаженство по Августину
Шрифт:
Еще менее он склонялся к тому, чтобы чересчур долго в женских подробностях рассматривать на деревянной стене исполненную ярчайшими восковыми красками языческую демоницу Венеру, неприлично оседлавшую двух морских кентавров. Промежное детородное мужество у обоих налицо. Подобно же и венерическая женственность непристойно зияет разверстой темно-красной расщелиной, соотносительно в колорите напрягшимся багровым сосцам мелкого, почитай козьего вымени.
— …Извини, преподобнейший, за малопристойную сатиру в моей банной энкаустике. Но это я в минуту мужнего гнева повелел своему Апеллесу изобразить в живейшем сходстве мою дражайшую супругу Анаскеву Эпону, то есть благороднейшую
Чуть лучше Апеллес относится к моей персиянской наложнице Катаскеве Эпоне, за милую душу жаждущей быть при мне кем-то вроде многомудрой Аспасии Афинской. Хотя раздвоенное естество промеж бедер он тоже ей полностью обнажил, слегка погрешив против курчавой истины. Зато груди мой искусный Апеллес ни той, ни другой блудницы не преувеличивал и не преуменьшал. Реально видишь, у морской Венеры они в большом дефиците, а шлемоблещущей Минерве ее обнаженное изобилие и за щитом не укрыть. Ни больше и ни меньше…
Заметив, как Аврелий поморщился, Флакк поспешил его уведомить:
— Прошу не тревожиться, прелатус. С обеими ослицами-эпонами ты можешь встретиться лишь в нарисованном образе. Чрезмерно болтливую, грудями потрясающую девицу Катаскеву я отослал в Тевесту. Тогда как Юлия давным-давно удельным домом живет в Картаге и, прямо скажем, благодаря тебе вот уже шесть лет ведет набожный и добродетельный образ жизни.
В один прекрасный день дал я моей Юлии Эпоне прочесть твою величайшую и правдивейшую «Исповедь». Нисколько не ожидал, однако ж моя похотливая языческая ослица одумалась, образумилась, покаялась и вдруг телесно и духовно окрестилась. Истинно переродилась чудотворно! Говорила: ей до скончания времен захотелось стать для нашего сына Гая той, кем для тебя была твоя незабвенная мать, помяни ее Господь в царствии Своем, благочестивейшая Моника Августиана. Нынче центурион Гай Флакк Секстиллиан Магон славно воюет в Дакии, а его некогда блудная родительница значится среди отъявленно ревностных прихожанок базилики Господа Милосердного в столичном проконсульском Картаге.
Не буду надоедать тебе исповедью, Аврелий, — признался многоречивый амфитрион, истекая обильным потом в жарком кальдарии, также отапливавшемуся кипящими подземными водами, — не банное это дело принуждать гостей вспоминать о чинах и званиях.
Однократно хочу тебе сказать, родители женили меня очень рано, считай в несознательном подростковом возрасте. Невесту выбрали по богатству и знатности рода среди старинных пунийских фамилий. Увы, сам знаешь, добродетель и благородное происхождение далеко не всегда одно и то же.
Льстецы-клиенты выводят мой род от некоего тайного незаконнорожденного сына Дидоны и Энея. Надо сказать, эта глупейшая мифология изумительно помогла, когда мой предок, нажившийся на торговле хищными зверьми и черными нубийскими рабами, из африканского Гадрумета переехал в италийский Рим, чтобы стать откупщиком и полноправным римским латинянином. По первости публикан Секст Магон заимел латинское гражданство, а потом ему достало денег прикупить усыновление, родовое местечко в трибе и золотой всаднический перстень во времена 2-й пунической войны.
Мой отпущенник пунийский грек Полигистор Магонион много чего любопытного может порассказать о моих достохвальных предках, не превращая историю в языческие мифы и басни. На то он и Полигистор. Думаю, и о твоей генеалогии он нам поведает за обедом…
Гость не препятствовал искренним излияниям хозяина в бане. Незачем брать нить разговора, если гораздо приятнее отдаться искуснейшим рукам раба бальнеатора, лежа ничком в теплом тепидарии рядом с розовомраморной ванной-солиумом, беспрестанно наполняемой горячей водой тремя бронзовыми данаидами в золотых кратчайших туниках, высоко и бесстыдно открывающих гладкие до блеска отполированные стройные бедра…
Задремавшего гостя энергичный хозяин не посмел потревожить. Вместо этого он беззастенчиво выгнал из лаконикума двух центурионов, блаженствовавших в невиданном и неслыханном для провинции особом банном отделении, куда подается горячий очень сухой пар. Сперва загнав обоих в холодныe вoды фригидария под струи фонтана, мощно извергаемые девятиголовой демонической Гидрой, сверхподвижный Флакк затем заставил разнежившихся воинов играть в «треугольник» тяжелым кожаным мячом. Мавр Бебий с римской игрой, требующей неимоверной ловкости и сноровки, оказался хорошо знаком, зато неуклюжему венеду Горсу пришлось пыхтеть и потеть не меньше, чем в кальдарии или лаконикуме.
За атлетическую доблесть и потакание простительному капризу гостеприимца Флакк сполна вознаградил партнеров по игре. Вскоре явившиеся на звон серебряного колокольчика четыре красивые молоденькие рабыни, одетые, вернее, прозрачно раздетые по образцу египетских флейтисток, увлекли славных воителей в отдельный аподитерий облачаться в свежее платье и на обед, там же по соседству в банном триклинии.
Все и вся замечающий, никого и ничего не упускающий из виду епископ милостиво, без лишних слов простил центурионам их незначительные мужские грехи. Мысленно помолился он и за спасение душ подневольных флейтисток, вынужденных повиноваться любым приказам доминуса, в чьей безраздельной фамильной патриархальной деспотии пребывают все чада и домочадцы виллы Ферродика, их бренные тела и в какой-то мере разумные души. Любой доминус-хозяин-магистрат суть непреложный патриарх и патрон, от Бога пророчески обладающий в патримонии, в имении и владении непререкаемой отеческой властью над грешной плотью, ему подчиненной.
Потому-то не менее душевно отец Аврелий Августин, не чинясь и не возражая, отнесся к старомодной хозяйской прихоти возлежать за обедом в тогах. Ничего не поделать, коли хозяин в доме есть патрон и государь для всех без изъятия клиентов и домочадцев, включая званых досточтимых гостей. Хотя, если припомнить, в последний раз в тогу он, ритор Аврелий, облачался лет двадцать пять тому назад, отправляясь испрашивать рекомендательное письмо у строгого ревнителя языческих обычаев римского сенатора Квинта Симмака. Искомую рекомендацию у сенатора-язычника он тогда получил и предстал профессором-магистром придворной риторской школы в Медиолане.
Теперь вот, исходя из подобного уважительного отношения к чисто человеческим правилам жизни, смиренно не отказался епископ Аврелий отведать предложенных ему изысканных мясных блюд. Пусть по монастырскому обыкновению скоромной пищи он избегает, довольствуясь овощами и фруктами, все-таки ему пришлось отдать кое-какую гастрономическую дань уважения белому мясу страуса, в натуральную величину запеченного и нафаршированного более мелкой дичью.
— …Телесная натура в качестве видимой твари Господней нам многое чего способна подсказать, мой преподобнейший Аврелий, — не прекращал забавлять многоуважаемого гостя мудрой застольной беседой Флакк, никуда не выходя из роли радушного амфитриона. — На меня глянуть — здесь и сейчас видно, — торгаш-пуниец из семитов, типичный сидонянин. Так как мал ростом, толст, волосом черен и кучеряв.