Бледная графиня
Шрифт:
Та, по всей вероятности, была уже посвящена в тайну доктора, потому что держалась с ним подчеркнуто внимательно и в высшей степени любезно.
Спустя несколько минут доктор вновь нашел возможность переговорить с радушным хозяином наедине и еще раз попросил никому не открывать его настоящего имени. Для всех он должен быть известен только как доктор Гаген.
Фон Эйзенберг с почтительной улыбкой заверил своего высокого гостя, что пожелание его будет непременно исполнено.
После этого ландрат вернулся к обязанностям гостеприимного хозяина, которому нужно приветствовать новоприбывших. Гаген же перешел в зал, где было совсем немного людей, знавших его или желающих с ним познакомиться.
К нему тотчас же подошел асессор фон Вильденфельс, дружески пожал ему руку, и оба, оживленно разговаривая, отправились в соседнюю, почти пустую гостиную.
Присутствующие с удивлением и любопытством провожали их взглядами. Асессор фон Вильденфельс имел широкий круг знакомств и был всеобщим любимцем. Последнее время он нигде не показывался и сегодня впервые после долгого перерыва опять появился в обществе. Всех поразило, что он, судя по всему, находится в дружеских отношениях с новым врачом, которого никто, собственно, толком и не знал. Начались пересуды, однако ни Бруно, ни Гаген не обратили на это ни малейшего внимания.
— Я давно уже с нетерпением жду вас, доктор, — сказал Бруно, беря Гагена под руку. — Ну, как дела сегодня?
— Появилась надежда на благоприятный исход. Сегодня к ней впервые вернулось сознание.
— Слава Богу! Можно ли теперь надеяться, что Лили будет жить?
— Надеяться можно. Если выздоровлению не помешает какой-нибудь непредвиденный случай. Но это вовсе не означает, что вам в ближайшее время можно будет видеться с ней и тем более говорить.
— Охотно готов ждать столько времени, сколько вы сочтете нужным, господин доктор! — согласился Бруно. — Я бесконечно счастлив уже тем, что могу надеяться на ее выздоровление. И за это — я бесконечно благодарен вам, дорогой доктор. Но вы теперь убедились, что это молодая графиня?
— Пока что твердой уверенности нет, как вы понимаете, — отвечал Гаген. — Когда она впервые открыла глаза, то выглядела так, словно пробудилась от тяжелого сна и не могла понять, где находится и что с ней. Или же просто не имела сил думать об этом. Вчера она уже назвала свое имя — чуть слышно, правда, но я разобрал. Долго смотрела то на меня, то на экономку, пытаясь, как видно, понять, кто мы такие. А сегодня уже произнесла несколько связных слов. Видно было, что она вспомнила многое из того, что с ней произошло.
— Даже и то, где она находилась все это время?
— Нет, об этом она пока что не вспоминала. Но на мой вопрос, кто же виновен в случившемся с ней несчастье, она с таким ужасом шепнула мне одно имя, что я серьезно испугался за ее состояние и поспешил уйти. Боюсь излишней торопливостью испортить дело и свести на нет счастливые результаты, которые стоили мне таких трудов.
— Чье же имя назвала молодая графиня?
— Позвольте мне умолчать об этом, господин асессор, вы сами, надеюсь, скоро сможете услышать все из уст выздоравливающей. Кто знает, может быть, ее первые показания — следствие болезненного состояния, тяжелого бреда. Нужно подождать и посмотреть, как пойдет выздоровление.
— Взгляните, вон в зал вошли графиня Варбург с господином Эйзенбергом, — кивком указал Бруно.
— Не говорите ей пока ни слова о состоянии нашей больной.
— У вас есть на то какие-нибудь причины, доктор? Графиня все еще не верит, что ваша пациентка — Лили.
— Пусть не верит, — усмехнулся Гаген. — Тем неожиданней окажется для нее встреча с мнимой умершей… Но она заметила нас. Вернемся в залу, и не сочтите за труд представить меня графине.
Бруно исполнил желание доктора и подвел его к графине, которую сопровождал ландрат.
Фон Эйзенберг украдкой улыбнулся, когда Бруно произносил имя «Гаген». Не укрылось от его внимания и то, как пристально рассматривает графиня лицо доктора. Все четверо обменялись дежурными любезностями, после чего разговор перестал быть общим. Фон Эйзенберг заговорил о чем-то с Бруно, графиня же обратила все внимание на доктора Гагена. Беседа их вскоре коснулась найденной девушки.
— Для меня непостижимо, как вообще может человек столько времени прожить без пищи и питья, — сказала графиня.
— Однако же это часто случается при тяжелых болезнях, графиня, — отвечал Гаген.
— На голове у девушки были тяжелые раны, но мне кажется, что они нанесены намеренно, искусственным путем. Очень может быть, что столь долгое ее бесчувственное состояние вызвано каким-нибудь одурманивающим зельем, имеющим продолжительное действие.
— Таких снадобий нет, разве только яд. Но в этом случае результатом был бы не продолжительный обморок, а натуральная смерть.
— Она не выглядела мертвой. В лице ее была еще жизнь.
— О, многоуважаемая графиня, — с легкой усмешкой заметил доктор, следя, какое впечатление произведут его слова. — Существуют яды, которые при отравлении ими ничем внешне не проявляют своего воздействия. Но есть и такие, которые, особенно если их дают небольшими дозами и довольно длительное время, делают отравленного еще при жизни похожим на мумию, совсем высохшим, желтым, как пергамент, без кровинки в теле. Все зависит от того, какого рода применяется яд.
— Странная тема для разговора, — с принужденной улыбкой заметила графиня.
— Но весьма занимательная. Еще готовясь к занятиям медициной, да и позже, я специально изучал всевозможные яды и их разнообразное воздействие на человеческий организм.
— У вас, верно, была какая-нибудь причина, чтобы так интересоваться ими? — настороженно спросила графиня.
— В наше время случаи отравления настолько часты, что врачу просто необходимо интересоваться ядами. Да и для всякого любознательного человека, а не только медика, интересно и поучительно знать, что наука может определить присутствие яда в трупе даже много лет спустя.