Бледная графиня
Шрифт:
После короткого совещания судьи согласились на предложение графини, и заседание было закрыто.
XXIII. ПРОЩАНИЕ
К тяжким ударам судьбы, которые обрушились на несчастную Лили, прибавился еще один — известие о тяжелой ране, угрожающей жизни ее дорогого Бруно.
Этот удар был, пожалуй, самым ужасным. Она чувствовала себя одинокой и беззащитной. Доктор Гаген старался всеми силами утешить и ободрить ее, но он все-таки был для нее чужим человеком, хоть и выходил ее после тяжелой болезни. Разве могла она постоянно рассчитывать на его заботу и гостеприимство?
С каким беспокойством и страхом ожидала она известий о состоянии здоровья Бруно!
Его рана была очень опасной, так что доктор Мюллер, не доверяя своим силам, пригласил на консилиум Гагена. С тех пор доктор Гаген ежедневно бывал в лечебнице, где находился асессор.
Однажды он возвратился домой мрачнее и озабоченней обычного.
Лили с тревогой спросила:
— Ему хуже?
Доктор Гаген пожал плечами.
— Не хуже, но и не лучше. Неопределенное состояние между жизнью и смертью, в котором и вы недавно находились.
— Боже мой! — воскликнула Лили, заламывая руки. — Неужели он умрет? Что будет тогда со мной? Я не переживу этого.
— Успокойтесь, графиня, прошу вас, — сказал доктор. — Не надо отчаиваться. Ведь я около вас.
— О, вы так добры! Я это чувствую. Но Бруно…
— …вам ближе, — докончил за нее доктор. — Понимаю и не смею обижаться на вас. Знаю, что вас связывают узы чистой, глубокой любви, и тем не менее возьмите себя в руки.
— Вы принесли мне печальные новости? Неужели…
— Нет-нет, пока еще ничего непоправимого не произошло. Я даже могу отвести вас к нему, тем более что он тоже этого хочет, но должен просить вас быть как можно хладнокровнее. Всякое волнение опасно для его жизни.
— Что бы ни случилось, обещаю вам, что ничем не выдам своих переживаний. Видите, я уже спокойна…
— В таком случае, пойдемте прямо сейчас, — сказал Гаген.
Спустя некоторое время они уже были в палате раненого.
Лили чувствовала, что ее привели проститься. Сердце девушки готово было разорваться от боли, но она всеми силами сдерживалась, помня свое обещание доктору.
— Лили, дорогая моя… — раздался слабый голос Бруно.
Он лежал один в палате — с перебинтованной головой, бледный, худой, истощенный. Куда подевались его сила и здоровье!
— Как ты страдаешь, мой Бруно, — прошептала Лили, беря его за руку. Больше она не могла говорить, слезы градом хлынули из ее глаз.
— Мне хотелось увидеть тебя, — проговорил он. — Боюсь, что еще долго придется пролежать здесь, если…
Он не договорил, но это «если» наполнило ужасом и горем душу Лили.
— Ты хочешь меня покинуть? — воскликнула она, падая перед ним на колени. — О, зачем ты не берешь меня с собой!
— Успокойся, Лили, не убивайся так. Нам нужно переговорить о деле, а силы мои на исходе, — сказал Бруно. — Меня беспокоит, что я не могу защитить тебя теперь, когда помощь особенно необходима. Мой друг Гаген обещал сделать для тебя все возможное, но все-таки мне тяжело быть прикованным к постели в то время, когда в определенной степени решается твоя судьба… Ты сама много страдала… Не вини меня в случившемся. Не в моей власти было перебороть судьбу… Смерть страшна мне только потому, что я должен оставить тебя одну на всем белом свете… Но успокойся же, ради Бога, успокойся…
— Нет! Не хочу. Этого не может быть! — в отчаянии восклицала Лили, забыв о своем обещании доктору держать себя в руках. — Небо не должно быть к нам так жестоко. Заклинаю вас, — обратилась она к Гагену, — скажите мне правду, ведь спасенье еще возможно, не так ли? Не отнимайте у меня последней надежды.
— Конечно, возможно, — ответил Гаген. — Пока в человеке теплится хоть искорка жизни, отчаиваться нельзя. Я часто видел, как Бог спасал тех, кто был уже приговорен людьми.
— Слышишь, Бруно? — сказала Лили с печальной улыбкой. — Я буду день и ночь молить Бога, чтобы он не отнимал у меня последнюю опору в жизни, мое счастье.
— Послушай и ты меня, Лили, — через силу произнес Бруно. — Я должен многое сказать тебе и доктору Гагену. Я знаю, в каком положении дело, знаю, что графиня по-прежнему не желает признавать тебя. Понимаю, что мое отсутствие было для тебя большой потерей. Единственное, что меня утешало, это мысль о том, что ты находишься под защитой этого благородного человека, — продолжал он, протягивая руку доктору. — В замке ты была бы обречена. Не зря ведь этот Митнахт столкнул тебя в пропасть.
— Все очень просто объяснить, — заметил Гаген, — если вспомнить, что графиня была особенным образом связана с Митнахтом задолго до своего появления в замке.
— Это очень важно для нас? — спросила Лили.
— Не так важно, как это может показаться вначале, — сказал Гаген. — Мы можем делать предположения, кому-то верить, кому-то не верить, но нужны веские доказательства. Только они имеют ценность в суде.
— Теперь все дело в том, — сказал Бруно, обращаясь к Лили, — чтобы отыскать твою молочную сестру Марию Рихтер. Ее показания для нас важнее всего. Именно она должна быть решающим свидетелем. Если ее не удастся разыскать и привезти, мы проиграем, и тогда произойдет самое невероятное: слово графини лишит тебя не только твоих прав, но и твоего имени.
— Да, вы правы, — подтвердил доктор. — Именно так и произойдет. В этом не приходится сомневаться.
— Я понимаю, милый Бруно, показания Марии были бы очень важны, но где же ее найти? Она, как говорят, уехала более четырех недель назад. О, если бы она оказалась здесь!..
— Может быть, удастся ее отыскать и привезти сюда, — сказал Бруно слабеющим голосом. — Боже мой, и я ничего не могу сделать, ничем не могу помочь. Мне остается только мучиться, сознавая собственное бессилие.