Бледный убийца
Шрифт:
Сара поджала губы, подергала кончики своих волос и взглянула на отца.
– Мужчина был старше своего шофера, – наконец произнесла она. – Пятидесяти пяти – шестидесяти лет. Крупный, волос мало, или они коротко острижены, и маленькие усики.
– А другой?
Она пожала плечами.
– Тот был моложе, довольно бледный. Светлые волосы. Я его плохо запомнила.
– А как он говорил, я имею в виду человека, сидевшего сзади?
– Вас интересует акцент?
– Да, если ты смогла его определить.
– Я не уверена. Мне трудно сказать по разговору, откуда тот или иной человек. Я различаю акцент на слух, но не всегда могу определить, что это за акцент. – Она глубоко вздохнула и нахмурилась, напрягая память. – У него был австрийский акцент. Хотя, мне кажется, его можно с таким же успехом назвать и баварским. Знаете, такая старомодная манера говорить.
– Австрийский или баварский акцент, – повторил я, записывая ее слова в записную книжку. Я хотел было подчеркнуть слово «баварский», но потом передумал. Не надо делать на это упор, хотя баварский мне больше подходил. Перед тем как задать последний вопрос, я сделал паузу, чтобы убедиться, что она кончила говорить.
– Теперь напряги память, Сара... Ты стоишь у машины, окно опущено, и ты смотришь прямо в салон машины. Ты видишь человека с усиками. Что еще ты можешь увидеть?
Она сомкнула веки и облизнула нижнюю губу, стараясь представить себе картину как можно четче.
– Сигареты, – сказала она через минуту. – Не такие, как у папы. – Она открыла глаза и посмотрела на меня. – У них был приятный запах. Сладкий и довольно сильный. Как у лаврового листа или душицы.
Я пробежал глазами свои записи и, окончательно убедившись, что она больше ничего не сможет добавить, встал.
– Спасибо, Сара, ты мне очень помогла.
– Правда? – спросила она радостно. – Правда помогла?
– Конечно.
Мы все улыбались и на какое-то мгновение забыли, кто мы и зачем я сюда пришел.
Возвращаясь из дома Хиршей, я думал, понял ли кто-нибудь из них, что один-единственный раз национальность Сары оказалась ее преимуществом – то, что она еврейка, вероятно, спасло ей жизнь.
Я был доволен тем, что узнал. Ее описание – пока единственная реальная информация в этом деле. А что касается акцента, то ее слова соответствовали словам Танкера, дежурного сержанта, который отвечал на анонимный звонок. Но важнее всего было то, что я понял: теперь-то мне непременно нужно выяснить у генерала Мартина из Нюрнберга, в какие дни Штрейхер бывал в Берлине.
Глава 14
Понедельник, 26 сентября
Выглянут из окна своей квартиры, я различил, как в соседнем доме семьи в нетерпеливом ожидании собрались в своих гостиных у радиоприемников. Из другого окна, выходившего на Фазаненштрассе, было видно, что улица совершенно опустела. Я прошел в гостиную и налил себе выпить. Снизу, из пансиона, расположенного под моей квартирой, доносились звуки классической музыки, которую передавали по радио. Перед началом трансляции очередной речи какого-нибудь партийного лидера и после нее всегда передавали старика Бетховена. Это как раз то, о чем я всегда говорю: чем хуже картина, тем богаче ее рама.
Обычно я не слушаю по радио речей партийных боссов. Мне лично больше нравится слушать свое пуканье. Но сегодняшняя передача была необычной. Во Дворце спорта на Потсдамерштрассе собирался выступить фюрер, он должен был, как все считали, объявить о своих истинных намерениях в отношении Чехословакии и Судетской области.
Что касается меня лично, то я уже давным-давно понял, что Гитлер обманывает всех своими речами о мире. Я достаточно насмотрелся вестернов, чтобы понять: когда человек в черной шляпе дразнит безобидного человечка рядом с ним в баре, на самом деле это означает, что он жаждет схватиться с шерифом. В случае с Гитлером в роли шерифа оказалась Франция, и не нужно было особого ума, чтобы понять: этот шериф не собирается делать ничего другого, кроме как сидеть в баре и убеждать себя в том, что с улицы доносятся не звуки выстрелов, а просто потрескивают горящие дрова.
Надеясь, что я все-таки ошибся, я включил радио и, подобно всем остальным семидесяти пяти миллионам немцев, стал ждать, надеясь узнать, что же с нами будет.
Многие женщины утверждают, что если Геббельс просто обольщает, то Гитлер, несомненно, очаровывает. Мне трудно судить об этом. Тем не менее нельзя отрицать, что речи Гитлера оказывают на людей какое-то гипнотическое действие. Без всякого сомнения, толпа, собравшаяся во Дворце спорта, почувствовала это на себе. Нужно было побывать там, чтобы ощутить царящую вокруг атмосферу – что-то вроде экскурсии на очистные сооружения.
Для тех, кто слушал речь фюрера дома, восхищаться было нечем, сказанное проходимцем номер один не оставляло нам никаких надежд – только душа леденела от сознания того, что сегодня война стала еще ближе, чем вчера.
Вторник, 27 сентября
Днем состоялся военный парад на Унтер-ден-Линден, парад армии, готовой воевать, и такой она еще никогда не появлялась на улицах Берлина. Мы увидели механизированную дивизию в полном боевом вооружении. Но, к моему удивлению, не было ни приветственных криков, ни салюта, никто не размахивал флагами. Все осознали, как воинственно настроен Гитлер, и люди, увидев этот парад, просто разворачивались и уходили.
Позже в тот же самый день, когда я встретился с Артуром Небе по его личной просьбе, но не в стенах Алекса, а в моей конторе «Гюнтер и Штальэкер, частные сыщики» – нужно бы пригласить художника и переделать вывеску, вернуться к первоначальному названию, – я рассказал ему о том, что видел на улицах.
Небе рассмеялся:
– А что бы ты сказал, если бы я сообщил тебе, что та самая дивизия, которую ты видел, может быть, освободит нашу страну?
– Неужели армия готовит путч?
– Я не могу тебе всего рассказать, скажу только, что высшие офицеры вермахта вступили в контакт с британским Премьер-министром. Как только поступит приказ английского правительства, армия займет Берлин и отдаст Гитлера под суд.
– Когда это произойдет?
– Стоит лишь войскам Гитлера вторгнутся на территорию Чехословакии, и Великобритания объявит войну. Тогда и наступит время. Наше время, Берни. Разве я не говорил тебе, что в Крипо потребуются такие люди, как ты?
Я медленно кивнул.
– Но ведь Чемберлен ведет переговоры с Гитлером, не так ли?
– Это обычная манера англичан – вести переговоры, решать все дипломатическим путем. Они не успокоятся, если не попытаются вступить в переговоры.
– Тем не менее, он, наверное, рассчитывает, что Гитлер подпишет что-то вроде договора. И что более важно, и Чемберлен, и Даладье сами готовы подписать такой документ.