Бледный всадник
Шрифт:
Я ликовал: они делали именно то, чего я от них хотел.
Вот теперь мы отступили и врассыпную бросились назад, иногда пробегая по открытому пространству, отделявшему нас от самоуверенных датчан. Я насчитал семьдесят шесть врагов, а нас было только тридцать, потому что некоторые из моих людей остались в спрятанных плоскодонках. Датчане, не сомневаясь, что мы пропали, поспешили к нам по песку, через ручьи, а мы прибавили ходу, а потом побежали еще быстрее, чтобы не дать им себя догнать.
Начался дождь, свежеющий восточный ветер принес его первые капли.
А мы все бежали назад, а датчане все еще нас преследовали, но уже начали уставать. Некоторые из них кричали, вызывая нас на бой, но у других уже не осталось дыхания на крик, только неистовое желание догнать и убить нас. Но теперь мы забирали к востоку, туда, где росли крушина и камыш, и там, в ручье, в котором прибывала вода, нас ждали плоскодонки.
Измученные, мы упали в лодки, и жители болот погнали суденышки вниз по ручью, питавшему реку Брю, пересекавшую северную часть топи. Плоскодонки унесли нас на юг, против течения, и быстро промчались мимо датчан, которые могли только наблюдать за нами с расстояния в четверть мили, не в состоянии сделать ничего, чтобы нас остановить. Чем дальше мы от них уходили, тем более подавленными выглядели они, стоявшие на широком пустынном месте, где падал дождь и бурлил прилив, затопляя ложа ручьев. Вода, которую подгонял ветер, теперь вторглась глубоко в болота, прилив при полной луне стал выше — и, внезапно осознав грозившую им опасность, датчане повернули обратно к Палфлеоту.
Но Палфлеот был от них далеко, а мы уже оставили ручей и перетащили плоскодонки в маленькую речушку, что впадала в Педредан. Речушка принесла нас туда, где почерневшие сваи прислонились к плачущему небу, туда, где датчане пришвартовали два своих корабля под охраной всего четырех человек. Когда мы, обнажив мечи, выскочили из плоскодонок с дикими криками, эти четверо бежали. Остальные датчане все еще были на болотах, превратившихся в заливаемую приливом отмель, и брели по воде.
А у меня появились два корабля.
Мы втащили плоскодонки на борт, и местные жители взялись за корабельные весла. Я встал у рулевого весла одного судна, а Леофрик — у рулевого весла второго, и мы принялись грести против сильного прилива к Синуиту, где датские корабли теперь остались под охраной всего лишь нескольких мужчин, женщины и дети не в счет.
Когда из лагеря наблюдали за подходом двух судов, еще не зная, что суда эти захвачены врагами, то, должно быть, гадали: почему в воду врезается так мало весел? Но разве могли наши враги представить, что сорок саксов победили почти восемьдесят датчан? Вот почему никто не помешал нам подогнать корабли к берегу, и я повел своих воинов на сушу.
— Вы можете сразиться с нами, если не боитесь! — крикнул я нескольким воинам, оставшимся охранять корабли.
Я был в кольчуге и новом шлеме: этакий удачливый полководец. Ударив Вздохом Змея по большому щиту, я зашагал вперед.
— Кто
Однако желающих не нашлось. Оставшихся датчан было слишком мало, поэтому они отступили на юг, откуда бессильно наблюдали, как мы жгли их корабли. У нас ушел на это почти целый день, ведь следовало убедиться: корабли сгорели до самых килей, но все-таки суда были сожжены, и огни пожара послужили для западной части Уэссекса сигналом, что Свейн побежден.
В тот день Свейна не было в Синуите, он был где-то на юге, и, пока горели корабли, я наблюдал за лесистыми холмами, боясь, что сейчас он появится с многочисленным войском. Но он был все еще далеко, а датчане в Синуите никак не могли нас остановить.
Мы сожгли двадцать три корабля, в том числе «Белую лошадь», а двадцать четвертый, один из двух захваченных нами в самом начале, унес нас прочь, когда опустился вечер.
Мы неплохо поживились в датском лагере. Чего там только не было: еда, корабельные канаты, шкуры, оружие и щиты.
Человек десять датчан все еще стояли на низком островке Палфлеота, остальные погибли в прибывающей воде. Выжившие наблюдали, как мы плывем мимо, но удрученно молчали и не предпринимали никаких действий, поэтому я их не тронул. Мы гребли, направляясь к Этелингаэгу, а позади нас, под темнеющим небом, вода покрывала болото, где чайки кричали над утопленниками и где в полумраке, полоща крыльями, летели на север два лебедя.
Дым от сгоревших судов целых три дня возносился к облакам, а на второй день Эгвин взял захваченное нами судно, посадил на него сорок человек и отправился на Палфлеот, где убил всех уцелевших датчан, кроме шестерых, которых взял в плен. Потом с пятерых из пленников сорвали доспехи и привязали к сваям в отлив, чтобы они медленно утонули, когда вода вернется.
Эгвин потерял в сражении трех человек, но зато привез кольчуги, щиты, шлемы, оружие, браслеты и одного пленника, который не знал ничего, кроме того, что Свейн отправился в набег куда-то в сторону Эксанкестера. Пленник умер два дня спустя, как раз в тот день, когда Альфред возносил молитвы Господу, даровавшему ему победу.
Теперь мы были в безопасности.
Свейн не мог на нас напасть, ведь он потерял все свои корабли, а у Гутрума не было возможности вторгнуться на болото, так что Альфред воспрял духом.
— Король доволен тобой, — сказал мне Беокка.
«Две недели назад, — подумал я, — король сообщил бы мне об этом сам. Мы бы сидели с ним у воды и беседовали, но теперь у Альфреда появился двор, и короля окружали священники».
— Еще бы он не был доволен, — ответил я.
Я как раз упражнялся с оружием, когда меня разыскал Беокка. Мы тренировались каждый день, используя палки вместо мечей, и кое-кто уже ворчал, что людям надоело играть в войну, мол, пора бы уже заняться настоящим делом. Таких я вызывал на бой сам, а когда они, поверженные, валились в грязь, объяснял, что им-то как раз и следует хорошенько попрактиковаться.