Блеф
Шрифт:
– Здесь нет покрывал. Нет масок. Позволь показать тебе правду, скрытую за ними. Позволь показать тебе, какого цвета джокер, скрывающийся внутри.
Он сжал пальцы сильнее, разрывая и распарывая. Лохмотья плоти летели в стороны из-под его когтей, она почувствовала, как по изуродованному лицу струится горячая кровь. Она стонала, плакала, ее руки тщетно пытались бороться с ним, но он снова и снова рвал ее лицо, отрывая плоть от мышц и мышцы от костей.
– Твое лицо станет нагим, – сказал Хартманн. – И они в ужасе убегут от тебя. Смотри, смотри на то, какого цвета твоя голова
Она посмотрела на него сквозь струящуюся кровь. Хотя внешне это все еще был Хартманн, почему-то у него стало лицо юноши. Его голову окружали тысячи ос, злобно жужжа. Но, пребывая в ужасных мучениях, она вдруг почувствовала ласковое прикосновение к плечу. Повернулась и увидела стоящую позади Сару Моргенштерн.
– Прости, – сказала Сара. – Это моя вина. Позволь мне прогнать его.
И на этом видение, ниспосланное Аллахом, закончилось. Она поняла, что лежит на полу, тяжело дыша. Дрожа, покрывшись испариной, она подняла руки к лицу. С изумлением ощутила под пальцами нетронутую кожу и плоть.
Стигмат изумленно глядел на женщину, плачущую, лежащую на плохо оструганном дощатом полу.
– Да ты точно не натуралка чертова, – сказал он, и в его голосе появилось сочувствие. – Ты действительно одна из нас.
Он вздохнул. На его руках снова повисли капли крови. Упали на пол.
– Все равно это моя комната, и я хочу ее обратно, – сказал он, но в его словах уже не было злобы. – Я подожду. Подожду.
И он тихо пошел к двери.
– Одна из нас, – повторил он, покачав покрытой кровью и грязью головой. И вышел.
– Значит, слухи оказались правдой. Ты вернулся.
Голос прозвучал сзади, из-за переполненного мусорного контейнера. Гимли резко повернулся, оскалившись. Его ноги подняли брызги из покрытой масляной пленкой лужи, остатков дождя, прошедшего днем.
– Кто тут еще, на хрен?
Карлик прижал к боку левую руку, сжатую в кулак, а правая уже повисла у края ветровки, которую он надел, хотя вечер был теплый. Внутри пояс оттягивал пистолет с глушителем калибра.38.
– У тебя две секунды на то, чтобы не остаться просто воспоминанием.
– Ну, все преходяще, как и мы сами, так ведь?
Голос молодой, подумал Гимли. Увидел в свете уличного фонаря фигуру позади мусорного бака.
– Это я, Гимли, – сказал человек. – Кройд. Убери свою чертову ручонку от пушки. Я тебе не коп.
– Кройд? – прищурившись, переспросил Гимли. Слегка расслабился, но все еще стоял, присев всем своим невысоким массивным телом. – На этот раз твой туз был бит, похоже. Никогда тебя таким не видел.
Человек усмехнулся мрачно. Его лицо и руки были белыми, как фарфор, зрачки – тускло-красными, а спутанные каштановые волосы лишь подчеркивали бледность кожи.
– Ага, блин. Приходится на солнце не выходить, но я всегда больше любил ночь. Волосы выкрасил, темные очки ношу, но вот потерял. Хотя на этот раз кое-какая сила все равно есть. И то хлеб.
Гимли ждал. Если этот парень – Кройд, чудесно. Если
Но продолжать и дальше торчать на складе его тоже достало.
И он решил, что немного прогуляется вечерком, чтобы немного снять напряг.
Хреновая была идея.
Гимли казалось, что враги поджидают его за каждым углом, и он считал, что это единственный шанс остаться в живых и на свободе. И так скверно, что Хартманн послал федералов и местных копать информацию о старой сети ДСО, запугивая всех подряд. А учитывая постоянные разборки между джокерами и натуралами, казалось, что все полицейские Нью-Йорка скопились в Джокертауне. Гимли был слишком узнаваем, чтобы спокойно ходить по улицам, и тут никакие предосторожности не помогут. Вряд ли стоит рассчитывать на то, что Хартманн не порекомендует полицейским застрелить Гимли «за сопротивление при аресте», а не сажать в тюрьму. Не настолько Гимли глуп, чтобы так думать.
Лучше быть поосторожнее. Лучше быть скрытным. Лучше кого-нибудь по ошибке убить, чем попасться.
– Знаешь, Кройд, я немного нервный сейчас. Мне вовсе не улыбается, чтобы меня видели люди, которых я не знаю…
Кройд подошел на шаг ближе. Кривые зубы, торчащие из-под белесой губы альбиноса, росли из кроваво-красных десен. Он напомнил Гимли зомби из дешевого фильма.
– У тебя не найдется «мета», Гимли? У тебя всегда были хорошие связи.
– Я был далеко отсюда. Все меняется.
– Никакого «мета»? Черт.
Гимли покачал головой. Наконец-то что-то похожее на Кройда. Тот нахмурился, переминаясь с ноги на ногу.
– Так оно и бывает, – сказал он. – Были другие каналы, но они прикрылись или стали для меня недоступны. Слушай, слухи ходят, что ДСО реформируют. Позволь дать тебе хороший совет. Лучше тебе отвязаться от Хартманна, после того, что случилось в Берлине. Он хороший парень, что бы ты там ни думал. Лучше убери этого сукина сына Барнетта. Сам бы этим занялся, если бы проснулся, получив нужные способности. В Джокертауне тебе все только спасибо скажут.
– Я подумаю об этом.
Альбинос снова засмеялся, будто у него начался сухой кашель.
– Не веришь, что я – это я, так?
Гимли пожал плечами. Многозначительно сунул руку под ветровку. Увидел, что собеседник внимательно следит за его движениями.
– Ты все еще жив, а? Уже неплохо для тебя.
Альбинос, Кройд он или не Кройд, боком подошел ближе, и Гимли почувствовал запах его дыхания.
– Ага, – сказал он. – И, возможно, при следующей встрече я сделаю тебя сильно ближе к тротуару, чем ты и так есть. Кройд ничего не забывает, Миллер.