Блеф
Шрифт:
А в довершение ко всему он чувствовал, что простужается. Шмыгнув носом, Гимли высморкался в большой красный платок. Дерьмово нынче в Джокертауне.
А появление Полякова заставило Гимли чувствовать себя еще хуже. Русский вошел без стука, громко распахнув дверь.
– Джокер на крыше, прямо напротив фонаря, – громко заявил он. – Любой дурак заметит. Что, если бы я был полицейским? Вас всех бы арестовали или убили. Любители! Дилетанты!
Гимли вытер распухший покрасневший нос и поглядел на платок.
– Джокер на крыше – Видео. Она показала твое изображение сразу же, и мы
Гимли убрал влажный платок в карман и стукнул кулаком в стену, два раза.
– Видео! – крикнул он, задрав голову к потолку. – Сделай повтор для нашего гостя, а?
Воздух в середине склада задрожал, на мгновение сделался темным, а потом они увидели изображение переулка снаружи от склада и стоящего в тени дородного мужчину. Изображение заблестело, мигнуло, и они увидели голову и плечи Полякова, с неудовольствием глядящего на Видео. Потом изображение исчезло, а Гимли рассмеялся.
– А ты ни хрена не увидел Савана, который шел за тобой следом, так ведь? – сказал он.
Худощавый силуэт появился из темноты за спиной Полякова. И ткнул указательным пальцем ему в спину.
– Бах, – прошептал Саван. – Ты мертв. Как русский джокер.
Стоящие у дверей Арахис и Напильник ухмыльнулись.
Гимли был вынужден признать, что Поляков воспринял это вежливо для натурала. Дюжий мужчина лишь кивнул, даже не глянув на Савана.
– Приношу извинения. Видимо, ты лучше меня знаешь своих людей.
– Ага. Еще бы.
Гимли снова шмыгнул. Из носа текло, как из старого крана. Махнул рукой Савану.
– Проследи, чтобы больше никто не вошел. Мы больше никого не ждем.
Худощавый мрачный джокер кивнул.
– Пришло время покойников, – прошептал он. На его призрачном лице появилась ухмылка, и он снова исчез в темноте.
– Значит, у нас есть тузы, – сказал Поляков.
Гимли безрадостно усмехнулся.
– Посади Видео рядом с электроприбором, и ее нервная система сгорит от перегрузки. Поставь перед чертовым телевизором, и у нее начнется аритмия. Чуть ближе, и она умрет. А Саван становится бесплотнее с каждым днем, будто испаряется. Еще год, и он либо умрет, либо станет совершенно бесплотным. Тузы, блин. Поляков, они джокеры, такие же, как остальные. Сам знаешь, такие же, как те, которых вы браковали в ваших лабораториях в России.
Поляков лишь хмыкнул в ответ на этот откровенный выпад. Гимли был разочарован. Затем Поляков провел пальцами по коротким седым волосам и кивнул.
– В России были свои ошибки, как и в Америке. Было много такого, чего лучше бы и не было. Но ведь мы уже не можем этого изменить, так ведь?
Он посмотрел на Гимли немигающим взглядом.
– Сирийская женщина-туз уже прибыла?
– Я здесь, – послышался голос Миши из дальнего конца склада. Гимли увидел, как она резко глянула на Арахиса и Напильника. Смесь неудовольствия и снисхождения. Она шла с таким видом, будто ей здесь должны были прислуживать. Гимли очень нравилась ее темная кожа и арабские черты лица, но, кроме, может, мечтаний в ночи,
Гимли джокер, и это главное для этой суки. Миша ясно дала понять, что терпит его лишь ради возможности отомстить Харманну. Она вообще не воспринимала его как личность. Он просто инструмент, нечто, что надо использовать, поскольку другого выхода нет. Понимание этого пронзало его каждый раз, как он на нее смотрел. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы ему захотелось на нее заорать.
Когда-нибудь я сам сделаю из тебя инструмент долбаный.
– Я готова начать. Видения…
Она улыбнулась, и Гимли скривился в ответ.
– …сегодня были достаточно благоприятны.
Гимли фыркнул.
– Твои проклятые сны, похоже, совсем не беспокоят сенатора, так ведь?
Миша повернулась к нему, ее глаза засверкали.
– Ты смеешься над даром Аллаха. И кривишься, наверное, из-за того, что он сделал тебя сплющенной пародией на мужчину.
Этого было достаточно, чтобы Гимли потерял остатки терпения. Вскипела ярость, неуправляемая.
– Ты сука долбаная! – хрипло вскричал он. Расставил пошире короткие мускулистые ноги, развернув могучую грудь. Выставил кулак и ткнул в нее пальцем.
– Я не потерплю такого ни от тебя, ни от кого-то еще!
– ПРЕКРАТИТЬ! – рявкнул Поляков, когда Гимли сделал шаг к Мише. Гимли резко повернул голову, услышав этот рев, и голову дернуло болью.
– Любители! – бросил Поляков. – Та же самая глупость, из-за которой, как сказал Молния, вы все провалили в Берлине, Том Миллер. Теперь я ему верю. Прекратите свою жалкую перебранку. У нас есть общее дело, вот туда и направьте энергию своего гнева.
– Эти красивые слова ни хрена не значат, – фыркнул Гимли, но остановился. Опустил кулак и разжал его. – Хреновые из нас заговорщики, а? Джокер, туз и натурал. Может, это вообще было ошибкой? Я уже не так уверен, что у нас общее дело есть.
Он гневно посмотрел на Мишу.
Поляков пожал плечами.
– Никто из нас не желает, чтобы Хартманн получил еще большую власть. У нас есть причины для этого, у каждого свои, но мы в этом сходимся. Я бы не хотел увидеть туза с неизвестными способностями во главе страны, противостоящей моей. Я знаю, что Кахина желает отомстить за своего брата. У тебя свои, очень давние счеты с сенатором. Сколь сильно бы ни раздражала тебя эта женщина, именно у нее в руках веское свидетельство против Хартманна.
– По ее словам. Мы же еще его не видели, так ведь?
Поляков хмыкнул.
– Все остальное несущественно, лишь слухи и домыслы. Так что давайте начинать. Лично я очень хочу увидеть полученный Мишей «дар».
– Тогда давай сначала поговорим о реальных вещах. А уже потом о религиозных выдумках, – возразил Гимли. Он чувствовал, как контроль за ходом встречи ускользает от него. У русского были харизма и авторитет. Другие уже глядели на Полякова так, будто он стал им командиром.
Забудь о том, как тебе хреново. Следи за ним, иначе он все под себя подомнет.