Блеск и нищета шпионажа
Шрифт:
— Так бы и сказали! Зачем засорять язык иностранщиной? — Кусиков даже обиделся за великий и могучий русский язык.
— Передача прошла нормально? — вмешался шеф.
— Ничего подозрительного не выявлено, — лаконично ответил резидент.
— Не выявлено или действительно не было? — поймал его на слове шеф.
— Не было! — твердо сказал Руслановский.
Но Катков уже не слушал его и, наморщив лоб так, что даже на просторной лысине образовались складки, впился в материалы. По мере чтения на его широких татарских скулах заходили желваки, он глотал набежавшую слюну и тяжело дышал. Оторвавшись от бумаг, он, словно не веря своим глазам, начал перечитывать материал и наконец поднял голову и вытер вспотевшую лысину белым платком.
— Помимо Карцева, у нас работают еще три агента ЦРУ, — сказал он. — И один в Министерстве обороны. Генерал. Вот так… — он не находил слов. — Как же нам нейтрализовать Карцева?
— Да арестовать его — и дело с концом! — бухнул прямолинейный Кусиков, став красным, как хорошо сваренный рак.
— Ну и что дальше? Кроме данных Маши, у нас нет никаких других улик. Боюсь, что даже военный трибунал не сможет вынести приговор, да мы и не вправе сказать, откуда такая информация, — не раскрывать же Машу? — возразил Катков.
— Мне кажется, для начала надо под легендой отключить Карцева от дел. Например, отправить его в отпуск, — сказал Руслановский. — Нам нужно время, чтобы тщательно продумать операцию по всем четырем. Если мы начнем их брать, то американцы тут же начнут искать источник утечки информации. И Маше — капут! Это будет скандал на весь мир!
Предложение умного резидента и было взято за основу. Тут же от руки Руслановский составил отчет о встрече с Машей для доклада председателю КГБ вместе с другими предложениями, которые уже набрасывал начальник разведки. Начальство сидело и писало без всяких стенографисток, машинисток и секретарей — дело было сугубо секретное, и допускать посторонних запрещалось. Обсудили и легенду приезда: больная сестра. Резидент с нею легко договорился, обув и одев ее двоих сыновей в американские шмотки, — сначала сестра удивилась неожиданной щедрости брата, но, услышав о его просьбе, успокоилась и даже обрадовалась: теперь можно было без зазрения совести просить устроить старшего сына в элитарный МГИМО.
Руслановский не преминул рассказать о «белом» танце Анны, придумав несколько смешных деталей, которые отвлекли бы начальство от тяжелых мыслей о глубоком проникновении врага прямо в сердце всей системы, и развернул план дальнейших действий по работе с опасной парой. Это дело, как и задумывалось, целиком проходило через Карцева, докладывавшего шефу каждую телеграмму, поэтому Катков был в курсе событий. Тайная аудиенция подошла к концу, и Руслановский распрощался с начальством, радуясь, что хоть немного отоспится на обратном пути в Вашингтон.
На свет тут же появилась запотевшая бутылка и соленые огурчики на тарелке (дом существовал не без персонала, и холодильник набивали заранее по звонку помощника).
— Ты все-таки мудак, Миша, — заметил Катков. — Тебе бы при Сталине работать. Как это так: взять и арестовать?
— Я, конечно, не юрист и всех тонкостей не понимаю, — простодушно ответствовал Кусиков. — Но зачем собирать какие-то улики, если совершенно ясно, что перед нами — враг народа? Надо прижать его, как положено, на допросе — он и расколется. Или чего-нибудь всыпать, чтобы размягчить мозги.
— Нет, Миша, прикончить шпиона — самое простое дело, а вот подержать его на плаву, посмотреть, чем же интересуется ЦРУ, организовать хорошую дезинформацию и сохранить, на время, конечно, — вот это, Миша, высший пилотаж…
Ночь Катков провел беспокойно: сон долго не шел, мысль о том, что на ЦРУ работала целая банда предателей, не давала покоя, пришлось даже принять таблетку снотворного, что бывало лишь в исключительных, совершенно форс-мажорных случаях.
Председатель КГБ, седоватый человек с залысинами и в очках, больше походил на крупного ученого мужа, чем на шефа беспощадной организации. На его широком столе стопкой лежали книги — не только последние советские издания, но и иностранная литература, включая антологию английской поэзии с его любимцами — Уильямом Блейком и Алджерноном Чарльзом Суинберном, на стихи которых его зять сочинил музыку и иногда пел по-английски, умиляя всех домашних и даже сурового тестя. Председатель и сам писал стихи, порою читал их в узком кругу и тайно считал себя великим поэтом, загубившим талант ради бескорыстного служения народу. Очень внимательно, не мигая и скрестив худые руки на груди, он слушал доклад начальника разведки.
— Вот Соколянский, шеф отдела информации, — Катков показал досье с фотографией. — Он готовит информацию для политбюро…
— Я помню его, — вставил шеф, гордившийся своей памятью.
— Он уже четыре года работает на ЦРУ. Считается нашим лучшим марксистом и руководит идеологической работой в парткоме. А вот полковник Нефедов, руководитель секции в Управлении научно-технической разведки. Конечно, он не имеет доступа к такой информации, как Соколянский, но зато он в курсе всего нашего военно-промышленного потенциала. Огромные связи. И наконец, Рюмина — секретарь в отделе кадров, она имеет доступ ко всем нашим кадровым картотекам.
— Где они ее завербовали? — поинтересовался председатель.
— Как ни странно, в нашем санатории под Москвой. Подвели к ней человека на танцплощадке, он жил рядом в гостинице. Завязался роман, продолженный в Москве. Кроме того, на них еще работает генерал ГРУ Панченко.
Генерал вызвал особый гнев и даже грязноватые ругательства из уст председателя, словно нижним чинам работать на ЦРУ разрешалось, но вот генералам… Тут Катков представил план постепенной изоляции всей пятерки шпионов от секретов и провел мысль, что аресты могут подорвать позиции Маши и загубить все дело.
— Чтобы отвести подозрения от Маши, мы придумали очень тонкую операцию по дезинформации, как говорят англичане, красную селедку.
— Что это еще за красная селедка, Витя? Не та, которой ты любишь закусывать водку? — шеф прекрасно знал обо всех слабостях своего фаворита.
— Английские охотники, желая сбить собак со следа, пускают в дело эту сельдь, ее острый запах уводит их в сторону. Помните, как во время войны английская разведка подкинула немцам труп английского офицера с документом о планируемой высадке союзников в Африке, а не в Нормандии? Это и есть красная селедка.
— Небось для этого дела и своего офицера специально кокнули. Но это англичане, у них вероломство в крови, еще Ленин писал, что лицемернее английских лицемеров никого в мире нет, — шеф был образованным марксистом и Ленина знал досконально. — Сможем ли мы запустить такую красную селедку? И как долго все это будет длиться?
— Думается, мы не ограничены во времени… — сказал Катков.
Тут председатель встал и нервно прошелся по кабинету, неопределенности он не терпел и напомнил своему подчиненному о сложной ситуации внутри политбюро, где все были всегда готовы, как пионеры, перегрызть друг другу глотки. Что случится, если информация о предательской пятерке каким-то образом просочится к кому-нибудь из членов политбюро? Как будет выглядеть лицо, отвечающее за государственную безопасность, если станет известно, что он не трогает американских шпионов и позволяет им вести свои злодейские дела? Можно представить себе хриплый басок Генерального и его нескрываемое недоумение. Понятно, что арестовывать глупо, но это чисто оперативный ракурс дела. А как все это выглядит с политической точки зрения? Увы, работа КГБ и политика частенько входят в противоречие, вот и сейчас следует нащупать золотую середину. В этой золотой середине места для нашкодившего генерала не оказалось: несмотря на увещевания Каткова, председатель приказал его арестовать, правда, чтобы никто об этом не догадался, — задача практически невыполнимая, если, конечно, не «командировать» генерала на Северный полюс, причем одного и заручившись молчанием белых медведей. Остальных шпионов решили отвести от секретов, держать под колпаком и пока не тревожить.