Блеск клинка
Шрифт:
Предчувствия Пьера подтвердились.
— Какова сумма моего выкупа? Меня будут пытать голодом, пока я не соглашусь на достаточную сумму?
Пьер не ожидал, что его слова вызовут столь бурную реакцию. Его юный захватчик покраснел под загаром и стал темнее, чем турок. Он посмотрел на Пьера свирепым взглядом.
— Никто не говорит о пытках, — ответил он, с трудом овладев своим голосом. — Если понадобится убить вас, вы ничего не почувствуете. Я точно знаю, как сделать это безболезненно.
— Это своего рода удобство, — сказал Пьер. Ему почти нравился этот человек. — Думаю, что мне следует попросить у вас прощения за неумышленно причиненную
— Все в порядке. Могу добавить, сэр Питер, что, по-моему, вы на пути к выздоровлению. Скоро вы убедитесь, если еще не убедились, что мои силы малы. Дело значительно упростится, если вы дадите мне рыцарское слово не пытаться бежать, пока выкуп не будет заплачен.
— Этого я не могу сделать, сэр Теодор. Извините.
— Очень хорошо. Хотя это общепринято.
— Я знаю.
— Вас будут просто охранять чуть внимательнее.
— Что делать. Могу я вернуться к вопросу о еде, сэр Теодор?
Тот подумал немного.
— Честно говоря, я бы не хотел. Но утром вас накормят. Моему отцу не терпится увидеть вас и обсудить условия выкупа.
— Я надеюсь на встречу с вашим благородным отцом. А пока — я не желаю снова оскорбить вас — я, наверное, проведу ночь в монашеском посте и размышлениях о сочном куске мяса.
— Может быть, монахи так и делают. Но вам не придется провести ночь в беспокойном бодрствовании. Моя сестра, леди Стефания, которая является знатоком подобных вещей, приготовит вам отвар из персидских трав. Он очистит ваш организм и поможет вам уснуть. Вы смело можете пить его.
— Я не боюсь, что меня отравят, сэр Теодор, поскольку вы решили задержать меня до получения выкупа. Но предупреждаю вас: я бедный человек и у меня уже украли все, что я привез с собой из Франции.
— Сегодня вечером я не буду с вами торговаться. Утром мой отец установит сумму выкупа. Не пытайтесь пересилить стражника, сэр Питер. Обещайте мне хотя бы это.
Пьер вытянул забинтованную руку.
— Вы думаете, что такой рукой что-то можно сделать? — спросил он. — Я подтверждаю, что моя рука ужасно дрожит, и у меня нет желания драться с человеком, который сидит под чудесным гобеленом и угрожает вливать в меня воду каждые пять минут. Да, это я вам обещаю от всего сердца.
— Очень хорошо, я скажу ему, чтобы он больше не отягощал вас родниковой водой.
Он оставил Пьера, который заметил, что сэр Теодор назвал его рыцарем, либо убежденный в дворянском происхождении невольного гостя, либо в силу каких-то тонкостей турецкого языка. Он произносил эти слова совсем не так, как Пьер.
Вскоре мягкой походкой вошла леди в остроносых восточных комнатных туфлях. Должно быть, это была сестра Теодора, потому что в руке у нее был небольшой бокал с жидкостью и она не походила на служанку.
Стефания уже видела пленного франка. В овдовевшем доме графа Месембрийского, одна среди многих мужчин, а также нескольких солдатских жен и дряхлых служанок, она занимала особое положение. Она была моложе брата, но с тех пор как она себя помнила, выполняла обязанности хозяйки замка, принимая редких гостей графа, поддерживая порядок на кухне и давая указания престарелой уборщице, как любая хозяйка. Когда брат и его люди уезжали, что случалось часто, именно ее зоркие молодые глаза наблюдали со стен за окружающей местностью, где она знала с детства каждую тропинку, в ожидании их возвращения. Она могла скакать на коне по-мужски. Теодор подозревал, что она способна, в случае необходимости, и сражаться по-мужски, потому что обладала фамильными вспыльчивостью и упорством. Присутствие женщины для ведения хозяйства и ухода за графом было столь необходимо, что она почти не покидала замок, за исключением бешеных скачек на коне, которые она время от времени устраивала, чтобы ощутить физическую радость утомления.
Она была худощава, как ее брат и отец, пока он не ослеп.
У нее были ярко-черные буйные волосы. Она обычно обстригала их коротко, до плеч, потому что это давало ощущение свободы. Она часто ходила без головного убора, особенно во время длительных периодов, когда никто не посещал замок, хотя все женщины в цивилизованном христианском мире покрывали голову. Привычка Стефании ходить с непокрытой головой вызывала постоянные упреки ее брата, убеждавшего ее носить головной убор, приличествующий ее положению. Когда он упрекал ее, черные глаза Стефании вспыхивали, она могла выругаться по-мужски и сказать:
— Кому до этого дело, ты, ночной наездник, злодей, полудворянин, воровской рыцарь? Кто меня увидит?
Тогда он мог похлопать ее по плечу и ответить:
— Ничего, дорогая Стефания. Ты с гордостью пригласишь меня на обед, когда я буду богат, а ты выйдешь замуж за крупного трапезундского вельможу.
Эти планы часто служили предметом размышлений графа, ее отца. Понтийские аристократы, выходцы из Эллады, жившие в империи еще до ее захвата первым Комнином с десятью тысячами византийцев, редко заключали браки с богатыми городскими дворянами. Они занимали в социальной структуре положение, среднее между купцами и высокими столичными аристократами. Если не считать Англию после ее завоевания норманнами, никогда различия между старыми и новыми владельцами страны не достигали такой остроты и не существовали так долго.
Пьер наблюдал за ней, но быстро отвел взгляд, заметив, что она тоже наблюдает за ним. Это не был искренний, спокойный взгляд турецкой девушки-рабыни, которой нечего терять, особенно если она видит что-то приятное; это не был и взгляд западной женщины, скромный, но с сознанием собственной значимости в мире, которая действительно была высока. Стефания взглянула на Пьера украдкой, отчасти чтобы незаметно оценить его настроение: примет он или нет лекарство из ее рук без помощи стражника. Если бы он выглядел враждебно, она готова была позвать стражника и приказать ему уложить франка на спину и влить лекарство в его глотку. Но ею владело также робкое любопытство: ей хотелось знать, будет ли Пьер после пробуждения так же красив, как во сне.
Ее турецкий язык был почти недоступен для понимания, но Пьеру показалось, что она сказала:
— Выпейте это, эфенди Питер. Это облегчит боль в вашей раненой руке и заставит вас уснуть.
Пьер кивнул, поблагодарил ее, отпил глоток и обжег язык.
— Он очень горячий, — произнес он, разбрызгав немного напитка.
Она сама отпила немного, что успокоило Пьера, хотя он и до этого не опасался ее напитка.
— Извините, сэр. Он должен быть горячим, но я не хотела, чтобы вы обожглись. — Она отставила бокал в сторону. — Пусть немного остынет, — произнесла она. Ее быстрый ум мгновенно решил, что пробудившийся франк еще прекраснее. Ее богатое воображение сравнило его глаза с синими сапфирами чистой воды. Пьер со своей стороны поразился, как брат с таким суровым видом может иметь сестру со столь нежным выражением лица, и решил, что такова таинственная двойственность природы, которая производит не только твердые камни, способные разбить руку, но и прекрасные цветы, радующие глаз.