Блеск клинка
Шрифт:
— Когда сэр Теодор сообщил мне, что его сестра готовит мне отвар, — любезно сказал он, — признаюсь, что я представил себе старую горную ведьму с горшком на огне, помешивающую напиток метлой. Пусть незначительная боль в моей руке послужит мне добровольной епитимьей за такую дурную мысль.
Стефания вспыхнула, хотя Пьер просто старался быть вежливым, и удержалась от восклицания, рожденного ее одиночеством:
— О, как бы я хотела, чтобы люди хотя бы иногда так разговаривали со мной!
Вместо этого она произнесла:
— Ваша рука сильно болит?
— Всякая рана неудобна, — практично заметил Пьер, — и раздробленное место причиняет более сильную боль, чем сабельная рана. Но я не хочу казаться слишком храбрым, когда говорю, что она болит значительно слабее, чем я ожидал. Я ненавижу боль и честно признаюсь в этом.
— Только гордые люди из Европы стыдятся признаться в своей боли, эфенди Питер. Мы, греки, как и все соседние восточные народы, знаем, как ужасна боль. Вот почему у нас существует так много лекарств для успокоения боли, если ее нужно успокоить, и так много способов вызвать боль, когда нужно наказать дурного человека. Состояние вашей руки улучшилось, потому что вчера мы смочили ее холодной родниковой водой. Я рада, что боль уменьшилась. — Она еще раз попробовала напиток. — Кажется, это я буду крепко спать, напробовавшись вашего лекарства, — сказала она, улыбнувшись. — Оно все еще слишком горячее. — Пьер обратил внимание, что пар не поднимается от напитка. — Вам нравится здесь, в Трапезунде?
— Это необыкновенная страна, — искренне ответил Пьер. — Я ее пока мало видел. Большую часть времени, — добавил он со смехом, — я был без сознания или ужасно голоден.
— Вы сейчас голодны?
— Конечно, да.
— Я принесу чего-нибудь поесть.
— Может быть, лучше не надо. У вашего брата или у кого-то другого есть теория, что голодание — чудодейственное средство от лихорадки. Но, — с надеждой добавил он, — я не верю, что у меня лихорадка.
Она потрогала его лоб. Заботливая рука чувствует разницу температур, когда у человека жар; ее рука почувствовала, что у Пьера холодный лоб; Пьеру ее прикосновение показалось нежным и теплым. Он был уверен, что у него нет жара.
— Я тоже не думаю, что у вас жар, — сказала она. — Не пейте лекарство, пока я не вернусь. Оно действует быстро.
Пьер обещал, и она вышла из комнаты. Стражник дремал, сидя на корточках перед дверью.
— Франку необходимо еще лекарство, — сказала она. — Не беспокой его.
— Хорошо, леди Стефания, — ответил он, привстав и тут же снова сев на корточки. Во сне он видел богатого, слабого дворянина в лесу с прекрасной дочерью и мешком золота, и никого вокруг. Он беспощадно напал на них и потом день за днем кутил на их деньги в «Звезде Востока». Стефания вернулась со вторым бокалом, точно таким же, как первый, за исключением того, что в нем была ложка. Она улыбнулась при виде похрапывающего стражника и бесшумно перешагнула через его ноги. Она понятия не имела, что его сон обул его и ее в пурпурные императорские котурны Великих Комнинов.
Леди Стефания и бокал горячего мясного супа наполнили маленькую комнату ароматами мускуса и баранины. Пьер неуклюже ел левой рукой.
— Если вы не будете осторожнее, то прольете бульон на одеяло, — сказала она, — и выдадите мою маленькую измену. Разрешите мне помочь вам. — Она стала кормить его ложкой, и Пьеру ничего не оставалось делать, как смотреть на ее лицо и длинные, черные волосы. Эту часть своего заточения он находил вполне терпимой.
Потом она дала ему лекарство, которое было холодно как камень, и он сразу же заснул. Стефания вставила бокалы один в другой и посмотрела на спящего франка. Потом она отнесла бокалы на кухню, вымыла бокал из-под супа и пошла в свою комнату, и когда она молилась, то просила Святого Евгения, если он сочтет это разумным, немного повременить с выкупом сэра Питера.
Приятный эпизод с лечением закончился загадочным образом. Проснувшись на следующее утро, Пьер увидел в комнате горящую жаровню и услышал взмахи острого стального инструмента в руках человека дикого вида с густой бородой. Он точил инструмент с помощью кожаного ремня. Здесь же был сэр Теодор, по-видимому, в качестве свидетеля того, что должно было произойти. Пьер сел на кровати, сконфуженный и слегка встревоженный.
— Я рад, что вы, наконец, проснулись, сэр Питер, — любезно сказал Теодор. — Моя сестра, должно быть, крепко напоила вас. Скоро вам подадут кофе, если вы можете его пить.
— Я пил его прежде, — сказал Пьер.
— Нет ничего лучше кофе, чтобы прекратить действие снотворного. Потом вас должны побрить.
— О, — сказал Пьер, — наверное, это один из ваших обычаев.
— Это требование отца, — объяснил Теодор. — Граф почти слепой. Он видит пальцами. Он всегда желает знать, разговаривая с человеком, как он выглядит. Если он прикоснется к вашему лицу, он увидит вас. Конечно, он не всегда был слепым. Он говорит, что мир пустынен, полон голосов без лиц. Надеюсь, что вы не против, — извиняющимся тоном произнес он.
— Конечно, нет, — сказал Пьер. Он понял смущение Теодора, потому что ни греки, ни турки не любили прикосновений чужих людей. Эта странная восточная утонченность была совершенно чужда более суровым европейцам. — Мне очень жаль вашего отца. С ним произошел несчастный случай?
Человек прекратил точить бритву. Стефания, помешивавшая кофе над жаровней, с испуганным выражением поднесла пальцы к губам. Лицо Теодора застыло и он сказал:
— Должен сразу предупредить вас, сэр Питер: никогда не упоминайте о несчастье моего отца ни в разговоре с ним, ни с кем-либо еще в доме. Мы не говорим об этом.
Человек с густой бородой был управляющим графа. Он побрил Пьера ловко и деликатно. Пьер заметил, что его быстрая, уверенная рука была почти такой же тонкой, как у женщины. Потом управляющий принес его штаны, выстиранные и высушенные, и башмаки, которые слуга целый час чистил жесткой маленькой щеткой. Теодор ушел в покои графа. Служанка принесла из кухни поднос с горячим завтраком. Стефания помогла ему выпить крошечную серебряную чашечку горячего кофе; изнутри чашечка имели изумительное золотое покрытие. Пьер еще раз поразился обилию дорогих мелочей в старом замке. Возможно, что он попал в воровское гнездо, но добыча, наполнявшая замок, не походила на вещи, которые путешественники обычно возят с собой. Абсурдно было предполагать, что сэр Теодор и его маленький отряд могли атаковать восточные караваны, которые были основным источником торговли на Востоке; если не считать крестоносцев, самыми тяжело вооруженными были длинные вереницы верблюдов, сопровождаемые сотнями людей, которые прибывали из глубин Азии в Трапезунд. Пьер не верил также, что граф Месембрийский живет исключительно за счет выкупов за плененных европейских рыцарей. Это со временем стало бы известным и приобрело бы дурную репутацию среди европейцев, которые имели большое значение для экономики Трапезунда. Возможно, граф, подобно Балта Оглы, имел обширные виноградники.
Пьер с удовольствием выпил кофе. Волосы Стефании были покрыты белым накрахмаленным чепчиком, вероятно, попавшим сюда из Франции, что заставило сердце Пьера забиться при воспоминании о Клер.
— Уже поздно, — сказала Стефания, — и отец с нетерпением ждет вас. Он встал на рассвете и сейчас я должна пойти к нему. Съешьте весь завтрак, если сможете. — Она улыбнулась при воспоминании о супе и оставила Пьера на попечение стражника, который помог ему управляться с подносом. Для Пьера не составило труда покончить с щедрым завтраком. Слуга помог ему одеть его вещи, дополнив их красивой голубой греческой туникой до колен с серебряным шитьем и поясом из русской кожи для сабли, но без сабли. Пьер улыбнулся этой предосторожности. Он пробежал пальцами по волосам, чтобы они не лезли в глаза. Его рука после этого приобрела острый аромат сандалового дерева от Шейдаз. Он взглянул на свою голубую тунику из нежного хлопка и засмеялся. Я начинаю выглядеть и пахнуть как грек, подумал он, и стал ждать встречи с графом.