Блики прошлого. Наследие
Шрифт:
– Эти? – мои!
Дея рассмеялась.
– Четверостишье?
– Это «гарики» Губермана. Много он в отношении вас, женщин, правильных вещей пишет. Если честно, то я, конечно, не со всеми его колкими замечаниями или, полными сарказма, высказываниями согласен…
Приятное сообщество, удовлетворенное коротким утренним общением, вовсе не печалил тот факт, что собралось оно на кухне этого полуразвалившегося дома. Добродушные люди, без корысти и злобы, все они жили с верой в прекрасное будущее, не забывая при этом приложить некоторое, не только физическое усилие, но и умственное. Их хорошее настроение сегодня свидетельство того, что накануне они не имели недостойных, их головы, мыслей.
Агаша в третий раз уже за утро накрыла на стол.
– Что решили? Сегодня поедете или здесь будете? – спросила она, разливая чай. – Обед готовить на вас, али как?
– Мы поедем в архив. Пообедаем в городе. Дея, вы, не против?
– Конечно, нет.
– Завтракаем, и сколько вам нужно, чтобы собраться?
Не смущая молодую женщину, Глеб беглым взглядом окинул внешний вид хозяйки усадьбы – ничего кричаще и со вкусом, попутно отметив про себя, что она прекрасно сложена. На Дее были летние белые, слегка зауженные брючки с манжетами внизу, еле-еле прикрывающие тонкие лодыжки. Темно-изумрудный цвет рубашки, с коротким рукавом заметно подчеркивал блеск больших глаз, глубокого серого цвета с оттенком влажного тумана, менявшего легкий оттенок зимней рапсодии при непомерно ярком свете, выделявшихся на фоне правильных черт ее лица, под изгибом бровей слегка приподнятых, придававших ее лицу вид восхищенного удивления. Осветленные волосы обрамляли овал головы модной короткой стрижкой, больше походившей на мужскую. Под легкой тканью рубашки, достаточно просторной, при движении, проявлялись линии красивой груди. Расстёгнутый ворот в две верхние пуговки, открывали длинную шею и белизну нежной кожи, не успевшей ещё сгореть на открытом воздухе, а чуть приоткрытый мыс Венеры – сам по себе уже щекотка для мужских фантазий. Короткие рукава подчеркивали изящество тонких рук. На ногах была белая легкая спортивная обувь из плотной ткани, очень напоминавшей парусин.
– Я готова, только сумочку возьму и очки от солнца.
– Отлично. Бригада задание получила, беспокоиться не о чем. Временем располагаем. Но и задерживаться не будем.
– Увидите Михал Михалыча, привет передавайте, – сказала Агаша, подкладывая горячие оладьи в тарелку Глеба.
– Это кто? – спросила Дея. – И, где мы его можем увидеть?
– Это наш родственник. Федора дядя. Он в архиве каким-то специалистом работает. Вы же к нему едете, не так?
– Что ж ты раньше не сказала, Агаша? – укоризненно произнесла Дея.
Глеб смотрел на нее усмехавшимися глазами. И только Агаша это заметила.
– Чтобы это изменило?! – сказала простодушно Пучкова, снимая со сковороды очередную партию оладушек. – Ты все равно к нему едешь только сейчас…
Плотно позавтракав, иначе Агафья бы не выпустила из-за стола, Дея и Глеб вышли во двор, где стоял новенький джип, сверкавший, как сапфир, в лучах утреннего солнца. Молодая женщина вопросительно воззрилась на Горчевского. Он только улыбнулся, открыл перед ней переднюю дверцу, сделав жест – приглашение на посадку. Дея без сопротивления запрыгнула, и уже удобно усевшись, выдержав паузу – дождалась, когда Глеб сядет за руль, наденет защитные очки, заведет машину – и только тогда спросила:
– Так откуда сия прелесть?
– Заблаговременный и предусмотрительный закуп. Николай Романович поручил мне обеспечить восстановительные работы, и вас, в том числе, всем необходимым. Вот я и стараюсь выполнять указания высшего руководства без возражений, так что – это часть плана.
– Рядом с нами автошопов нет, а машина стоит с утра.
Глеб весело рассмеялся.
– В наблюдательности, вам, не откажешь. Условия приобретения были таковыми, что автомобиль должны были пригнать на следующее утро после моего приезда. Как видите, условия договора выполнены.
– Какие вы с папой молодцы, – рассмеялась Дея. – Хотя, целесообразней было добираться на ней.
– Согласен…
Более ничего не объясняя, Глеб завел двигатель и автомобиль начал свое медленное движение со двора, между двумя неплохо сохранившимися пилонами, стоявшими по сторонам выезда, такими же, как у входа на территорию парка. И там, и тут, на пилонах были красивые барельефы, узоры, надписи и рисунки, которые еще предстояло изучить.
Агафья, наблюдавшая в окно за Деей и Глебом, осталась довольна их взаимоотношениями.
«Ну, вот, кажется и Дея повеселела. Может, и не сразу, но, кажется, они придут к согласию… во всем…» – порадовалась она про себя, провожая взглядом покидавшую двор машину.
По пыльной проселочной дороге, джип несся навстречу своему неизвестному будущему, мимо небольшого поля, поросшего рожью; густого леса, полного загадочности, где под сенью деревьев было тихо и свежо; живописной полянки, утопавшей в море ромашек, душистого клевера, окруженной курчавыми зарослями; красивого ручья, с пологими бережками. Несмотря на скорость автомобиля, картинки вдали оставались неподвижными – это были горы, не такие торжественно высокие, как на Кавказе, но тоже по-своему прекрасные, отливавшие малахитом леса. Если получасовая тряска напрочь и отбивала желание о чем-либо говорить, то молчаливую возможность Дея использовала по-другому – упивалась очарованием местного ландшафта… Небо, с пушистыми, небрежно повисшими на нем облаками, бледнело. Если приглядеться, то можно было заметить легкое кристальное мерцание, едва их касались лучи, поднимавшегося солнца. И казалось, когда они растворятся совсем, исчезнет прозрачный вход в другие измерения. В них воображение черпало вдохновение! Легкий ветерок, играючи разбавлял волшебство утренней свежести чарующим ароматом трав, еще не подсушенных жарким солнцем, превращая воздух – стихию интеллекта, мыслей царство – в мощный магический инструмент. Видимо и птицы чувствовали это чародейство – не смолкая пели, перебивая друг друга, при этом перелетая с одного дерева на другое, вдруг резко взмывали ввысь, снова опускались и исчезали в звенящей зелени листвы. Различные бабочки – пестрые, однотонные, с какими-то дивными неземными узорами – порхали парами и поодиночке с цветка на цветок, переполняясь радостью и счастьем. Всё живое своим движением и голосами заполняло природу. Казалось, что все способные дышать и двигаться не только трепетно наблюдали красоты лета, но и спешили, как можно больше впитать его, запечатлеть, и у каждого были свои методы, и свой набор возможностей…
Глеб внимательно следил за дорогой, крепко сжимая, своими сильными руками, штурвал новенького автомобиля. Но не машина была сейчас для него главной фигурой. Его внутренности пульсировали от радости и счастья, что он наедине с ней, пусть, даже и несмелы его первые шаги в этом направлении…
«Черт! Черт! Черт! – неожиданно пронеслось в мужской голове. – Я же обещал себе держаться от неё подальше… Похоже она сама есть та сила, с которой мне не справиться.… А если вновь повторится…»
Горчевский украдкой взглянул на Дею, поглощенную созерцанием природы. Хотел, было, он отделаться от мыслей, в которой молодая женщина занимала большую их часть, играла основную роль, да не тут-то было. Он вспомнил, сколько раз просыпался среди ночи и бисер пота, как пузырьки взволнованной воды покрывали все его тело, от того, что снилась она. Как перехватывало его дыхание, каждый раз, когда Николай Романович, мимолетом, упоминал о дочери. Сколько трудов ему стоит сейчас, встречаться с ней, говорить, и при этом держать дистанцию.… Миновав еще одно поле, небольшую липовую рощицу, попутно окунувшись в незабываемое благоухание соцветия, джип выехал к Ардыгели и по мосту выскочил на другой берег, на асфальтированную дорогу. Наконец, перестало трясти и рукотворное достижение современности представилось ровной, уложенной по последнему слову технического прогресса, дорогой, превратив её в совершенство, что позволяло до Нейвы домчаться быстро.
Дея взглянула на Глеба.
– Мне показалось, что в вашей жизни амазонит, каким-то образом оставил след? Я не права?
– От чего же – правы.
Во мне… живет змея воспоминаний,
Недвижно спит она под бурями страданий,
Но в безмятежный день терзает сердце мне, – улыбаясь отшутился он строками Адама Мицкевича, взглянув на спутницу.
– Ну-ну…
Того змея воспоминаний,
того раскаянье грызет…
– поддержала Дея весёлый тон строками Пушкина.
Горчевский весело рассмеялся. Было видно, что все, происходящее, на данный момент с ним, доставляет ему удовольствие. Ей же понятно, что он не хочет и не готов делиться своим тайным.
«Что ж, пусть так! – подумала Дея. – В конце концов, у каждого свои скелеты, в его собственном шкафу…»
Больше она не стала о чем-либо спрашивать Горчевского. Лицо его было чуть напряжено, но незнающему этого человека, показалось бы каменно-спокойным. За темными стеклами очков, скрывался взгляд, устремленный вперед, в тоже время, способный выдать думы Глеба. При каждом их движении, он еще с большей силой сосредотачивался на дороге. Ему хотелось спрятаться от тех мыслей, которые сейчас копошились в голове, словно червь в осенней листве. Одно Горчевский знал точно, что не хочет ни внимать им, ни принимать их.