Ближнее море
Шрифт:
Рискнуть здоровьем согласился Олег Силин. Сапковский выхватил из кармана воображаемый нож и нанес им быстрый отточенный удар пониже живота ассистента.
– Раз – и по яйцам! – пояснил он.
В тот же вечер на огонек зашли Олег Дивов и Светлана Прокопчик, и Сапковскому пришлось показывать свой фокус еще раз. Пан Анджей вытащил в центр комнаты Свету и к восторгам собравшихся, продемонстрировал на ней свой знаменитый удар.
– Раз и по яйцам!
– Но простите, пан Анджей, а как же быть с женщинами? – поинтересовалась Света. – Ведь у женщин нету яиц.
– Ничего, зато там есть артерия, – со знанием дела парировал писатель.
Блуждающий
В Москве есть один фантастический ресторан, который все время перемещается с места на место, так что если вы вдруг соберетесь посетить его, совершенно не факт, что он будет дожидаться вас там, где вы видели его в последний раз. Это трамвай-ресторан «Аннушка». Каждый день ходит он от памятника Грибоедова, доезжает до Покровки, где поворачивает и возвращается обратно, крутясь по предписанному ему колечку целый день. Но так было не всегда. Не всегда «Аннушка» была спокойным и благовоспитанным рестораном. Московские старожилы помнят его буйную фантастическую молодость, когда странный ресторан путешествовал по всему городу, возникая в самых неожиданных местах или пропадая, точно перемещаясь в другое измерение. Он мог заехать на университет или переместиться в Измайлово. Как карта легла, так и поехал. Поговаривали, что заколдованный ресторан открывает свои двери лишь перед теми, кто не думает искать его, и прячется от преследователей, ни за что не попадаясь на глаза или же обманывая ищущих ложными призраками.
Блажен жаждущий, рядом с которым вдруг открывал свои гостеприимные двери старый трамвай, волею воскресивших его из небытия проживающий свою вторую жизнь в качестве блуждающего ресторана.
И вот в один из дней, когда «Аннушка» еще гуляла по всему городу, точно потерянная после разлитого масла Аннушка Михаила Булгакова, приметили ее писатели Виктор Пелевин и Андрей Саломатов. Да грех было не приметить, когда «Аннушка» притормозила как раз напротив друзей, весело распахнувшись всеми своими дверьми, обнажая крохотные столики и соблазняя милыми сердцу запахами.
Забрались в трамвай Пелевин и Саломатов водку кушать. Начали скромно по 50 граммов, затем скакнули на 150, позже ограничили себя до 100, снова 150 и только после этого 200 граммов.
И так продолжалось до тех пор, пока уже весьма утомившемуся Андрею Саломатову не показалось, будто бы мимо трамвая прошел человек с мечом за спиной. Хороший такой меч, приметный. Саломатов Пелевина локтем толкнул, на неизвестного мечевластителя показывает: мол, глянь, брат, не галлюцинация ли сие?
Узрел ли Пелевин человека с мечом или что-то другое души его коснулось, ангел либо демон, да только вскочил вдруг Виктор Пелевин, с диким криком вылетев из ресторана, прыгнул на колбасу встречного трамвая и с гиканьем умчался в черную ночь.
Иней
Ночью был туман, и сейчас все покрыто тончайшим инеем. Так что даже березки обрели белые иголочки.
Вот и их мечта исполнилась в новогоднюю ночь.
Об известности
На книжной ярмарке в районе метро «Тульская» в Москве вручалась премия «Филигрань». Огромное шумное помещение, куда члены оргкомитета и сами участники притащили столько спиртного, что у многих возникло ощущение, будто данная «Филигрань» вполне может стать последней в их жизни. В этот день фантасты гуляли особенно весело и широко, так что бедные уборщицы – благовоспитанные сотрудницы принимающей высоких гостей ярмарки испуганно жались к стенам в большом банкетном зале, не решаясь хотя бы на секунду выбраться на середину.
– Боже мой, неужели это те самые знаменитые писатели, те известные литераторы, о которых вы рассказывали нам? – с ужасом в голосе осведомилась у менеджера книжной ярмарки самая смелая из аборигенок, продолжая нервно наблюдать за беснующимися литераторами. На что менеджер, человек бывалый, ответила:
– А мы чем пьянее, тем известнее!
Лирическое наступление 1
Как метко заметил Александр Щуплов: «В России «биография» да и вся наша история делается анекдотами». Вот и я записываю события исторической значимости, «события давно минувших дней». Они ведь уже перешагнули грань настоящего, очутились в прошлом и теперь принадлежат ее величеству Истории. Когда-нибудь искусствоведы и историки будут читать эту мою книгу, выискивая в ней события, о которых не сообщит строгая энциклопедия или милая моему сердцу Википедия, но которые от этого не менее значимы и ценны.
И пусть вчерашние хулиганы, раздолбаи и весельчаки вдруг приобретут величественные черты официальных, различной степени крупности и величия исторических персонажей. Кто-то обзаведется с годами радужным нимбом, на чей-то сильно приукрашенный фотошопом портрет будут молиться юные впечатлительные особы. Но для меня важно сохранить их еще такими, какими помнят их и любят современники, по возможности не приукрашивая и не ретушируя.
И неважно, что в книге вместе со мной выстраивается множество других рассказчиков. Одному человеку не потянуть такую махину, не объять необъятного, пусть и очень хочется. Я вписываю в канву рукописи персонажа, а он вместо того, чтобы спокойненько занимать отведенную ему нишу, вдруг ни с того ни с сего начинает производить различные действия, махать руками и ногами, травить анекдоты, выдавая их затем за события, имеющие место быть в реальности. Иногда я ловлю их на полуслове, порой узнаю от других людей, что на самом деле все было совсем не так… И тогда я спорю со своими персонажами, звоню им по телефону, договариваюсь о встрече, снова записываю одну и ту же историю на диктофон и… А кто, собственно, сказал, что официально принятая версия априори единственно правильная?
И снова нелегкий выбор, ошибки и попытки их исправления. Да простит меня многострадальная Клио… У того же Щуплова в «Российской газете»: «Мы наш, мы новый миф построим». Может, и миф, может, и странную, местами страшную, а местами заразительно смешную и наивную сказку. Главное, чтобы Мнемозина не подвела, чтобы соткавшийся вдруг из воздуха Станиславский не прокричал своё знаменитое: «Не верю!». Чтобы не сбили, не сразили на полуслове всезнающие скептики.
Итак, мы продолжаем…
После бала
Первый «Роскон». 2001 год, дом отдыха «Боровое» в шестидесяти километрах от Москвы.
– Поскольку наша фантастическая публика и пьет фантастически, – вольготно расположившись в кресле, делится впечатлениями Дмитрий Володихин, – организаторы конвента утром после первой ночи, не сговариваясь друг с другом, прошлись по коридорам примерно с одной и той же целью… – голос Володихина при этом делается чуть глуше, словно он собирается поделиться тайной. Я невольно наклоняюсь к нему, боясь упустить интригу.
– Иду я по вестибюлю и вижу, что Эдуард Геворкян проходит вдоль рядов кресел и иных посадочных мест, внимательно приглядывается к углам, лавкам, заглядывает за кадки с пальмами и даже портьеры.
– Эдуард Вачаганович, случилось что-нибудь? Что-нибудь ищете?
– Да вот, смотрю, не завалился ли куда-нибудь мертвец.
Грустное
Несколько раз приходила на день рождения к Б., а он пьяный спал в своем углу.
Пила чай с женой Б., оставляла подарки, уходила. И так раз за разом, и так год за годом.