Ближний берег Нила, или Воспитание чувств
Шрифт:
— Сегодня это было в последний раз. Честно. И не надо об этом. Я устала…
Она первой вошла в комнату и тут же упала на матрац…
Он курил, завернувшись в простыню, и задумчиво смотрел на нее.
— Какая-то ты сегодня странная. Тебя что-то гложет, я чувствую…
— Не выдумывай. Я устала, а завтра трудный день. Конец квартала, нам «Веритасы» немецкие завезли, давка будет фантастическая. Давай спать.
У Нила тоже выдался денек не из легких. Сложнейшая контрольная по языкознанию, политэко-номический семинар под руководством самого профессора Либерзона, за почтенный возраст прозванного Либерфатером. Семинары были по-своему интересны, но и утомительны. Оба этих качества обусловливались своеобразием профессорского слога: начав фразу с изложения одной мысли, Фатер завершал ее изложением другой, с первой никак не связанной. Получалось, например, такое: «Выдающиеся успехи социалистической экономики позволили нашим ученым запустить в сторону Луны Тунгусский метеорит». Это шоу приедалось, но пропускать занятия было крайне неразумно — память на лица и фамилии была у старика отменной и злой. Не успел Нил стряхнуть с себя управляемые метеориты и пятилетку стратегического назначения, а его уже чуть не за шиворот повели перетаскивать ящики с противогазами со склада на склад. И куда прикажете пойти после такого трудового дня? Естественно, в пивную. «А там друзья, ведь я же, Зин…»
Долго ли, коротко ли, подсел к ним веселый бородатый дедок полупомоечного вида. Подгадал в самый раз: кружкой раньше они бы его послали подальше, кружкой позже — вообще не врубились бы, чего ему надо. А так пива ему поставили, водочки плеснули, уж больно забавный дедок попался. Домой Нил не торопился, знал, что после аврального дня в магазине Линда будет, мягко говоря, некоммуникабельна, и так уж вышло, что к закрытию пивной их осталось только трое — Нил, дедуля и Ванька Ларин, факультетский поэт и пьяница. Вышли на улицу, понукаемые сердитой уборщицей, побрели на остановку… И тут выяснилось, что угощали они весь вечер вовсе не компанейского фуцина, а законспирированного халифа Гарун-аль-Рашида из «Тысячи и одной ночи». Дед затащил их в ресторан «Мишень» и принялся потчевать шампанским и телячьим филеем со сложным гарниром, а когда подступило время закрытия и их начали выпирать, пригласил в компанию швейцара с официантом, читал мутные стихи про каких-то верблюдов, они в ответ хором пели строевые песни, а Нил еще и подыгрывал на раздолбанном рояле. В качестве финального аккорда бодрый старичок запихал всю команду в такси, и они до утра колесили по городу, несколько раз останавливаясь, чтобы выпить водки и закусить прямо на капоте…
Проснулся он на чем-то жестком. Пахло застарелой мочой и перегаром. Нил со стоном сел, протер глаза, пытаясь разобраться, где он. Тусклая лампочка высоко над головой не позволяла разглядеть помещение во всех подробностях, но общий вид был таков, что отбивал всякий интерес к подробностям. Длинная, невероятно узкая комната без окна, с голыми бетонными стенами. И вмазанная прямо в бетон крашеная скамья, тоже очень узкая. Подвал какой-нибудь?..
Нил осторожно ощупал лицо, пошуровал в карманах. Нет, вроде бы ничего не разбито и ничего не пропало, одежда, похоже, тоже цела, хотя, наверное, и не в лучшем виде после того, как он провалялся в ней черт знает сколько, черт знает где. И спросить не у кого… Слушайте, а может это вытрезвитель? Все, приехали… Хотя нет, не похоже. Сам-то он, слава Богу, в подобные заведения пока не залетал, но более опытные товарищи рассказывали, что там обязательно раздевают до трусов и бросают на матрас, покрытый клеенкой, в гущу аналогичных грешников… Нил поднялся, на нетвердых ногах прошел в противоположный конец комнаты, где увидел железную дверь, подергал безуспешно, потом постучал. Сначала было тихо, потом кто-то грубо прикрикнул: «Чего тебе?!», а кто-то другой сказал:
— Погоди-ка, это, похоже, тот, утрешний, Денисенковский.
— Ну так и веди его к Денисенко в таком разе.
Громыхнул засов, и а прямоугольнике резкого света Нил с ужасом увидел фигуру милиционера. Замели! Внутри все оборвалось. Господи, уж лучше бы вытрезвитель!
Потрясение было настолько велико, что похмельные сумерки в голове моментально прояснились. Покорно топая по длинному коридору вслед за широкой милицейской спиной, Нил быстро перебирал в голове возможные причины своего задержания и тут же отбрасывал. Вчерашняя пьянка? Но она закончилась без эксцессов. Веселый старичок довез его до дома, он прекрасно помнит, как поднимался в лифте, как с третьей попытки попал в замочную скважину… Значит, отключился он уже в квартире. Так что же, выходит, он дома выкинул что-то такое, что соседи вызвали «хмелеуборочную» и сдали его? Крайне сомнительно, чтобы он, никогда не отличавшийся буйством во хмелю, мог довести Яблонских до таких мер, и уж совершенно исключено, чтобы на это пошла Линда. В крайнем случае усмирила бы его сковородой по темечку, но сдавать в менты?..
В гудящей голове проносились жуткие истории, рассказанные Линдой. У них тут тоже планы, графики, отчеты, соцсоревнование. И ради цифири им . ничего не стоит захомутать любого, кто под руку попадется, подшить к глухому делу в качестве обвиняемого, выколотить нужные им показания. Настоящее-то раскрытие преступлений — дело долroe, муторное, подчас бесперспективное и страшно невыгодное: показатели падают, начальство бодает, ; премии летят мимо кармана, а звездочки мимо погон. Вот и стараются. И ничего ты супротив них не вякнешь, потому что они — Государство, а ты — никто, ноль без палочки, и когда Государство назначает тебя преступником, обратного хода уже нет. Но, возможно, назначение еще не состоялось… Главное — держаться спокойно, уверенно, но не вызывающе, ничем не проявить ни свою ненависть, ни свой страх…
— Заходите, заходите, Нил Романович, присаживайтесь.
В занюханном кабинете на три стола сидели двое: молодой блондинистый усач в клетчатом пиджаке и невыразительный мужчина средних лет, в очках и с аккуратно зачесанными на лысину реденькими волосами. Этот-то к нему и обратился.
— Передохнули маленько? Продолжим?
— Извините, я… — Нил замолчал, ничего не понимая.
— Хорош! — фыркнул усатый.
— Да ладно, Василь Василич, с кем не бывает. Ты лучше своими делами занимайся, а мы своими .
Усатый что-то буркнул и уткнулся в лежащую перед ним папку.
— Итак, Нил Романович, давайте-ка еще раз, во всех подробностях — как вы провели вчерашний день? Где были, когда, что делали?
— Я… А вы кто?
Человек, похожий на заслуженного счетовода, усмехнулся.
— Да, вы явно не в лучшей форме. Но, не обессудьте, отложить нашу беседу никак не могу. Фамилия моя Денисенко, старший следователь отдела борьбы с хищениями социалистической собственности.
«Это еще откуда?.. Спокойно! Ясно, что здесь какое-то недоразумение, однако сразу заявлять об этом не стоит, это заведомо проигрышная позиция… Уж по их-то ведомству за мной ничего реального нет и быть не может. Тем более вчера. Разве только кто-нибудь упер противогазы, что мы перегружали, или тот щедрый старикашка оказался переодетым расхитителем… Как хорошо, что вчера я весь день был на людях, и что бы они мне ни предъявили, найдутся свидетели, которые подтвердят мое алиби…»
Медленно, четко, внушая себе, что он находится не в кабинете следователя, а на занятиях по разговорной практике, он начал рассказывать. Про Либерфатера, про противогазы, про пивную и присоседившегося к их компании чудного деда. На этом месте Денисенко прервал его:
— Дальше мне все понятно. Значит, в течение дня домой вы не заходили? Нил кивнул.
— И с женой не виделись?
Линда! Что-то случилось с Линдой?! Но почему ОБХСС?..
— Только рано утром, перед уходом в университет, — сдавленно сказал он.
— И вы ничего необычного в ее поведении не заметили? Она не показалась вам взволнованной или излишне рассеянной?
— Она спала. Мне надо было к первой паре, а ей на работу только к десяти…
— А накануне? .
— Да нет вроде… Сидела с подружками, песни пела. Потом легла спать.
— И ничего не рассказывала, никакими планами не делилась?
— Нет…
Нил смолк. Вопросы сидящего напротив казенного человека били в точку. Ну, была она какая-то не такая, ну, говорила про какие-то «Веритасы», предвидела большой ажиотаж… Ну и что! Они явно под нее роют, и любые его слова…
— Вы бы лучше у нее спросили… — осторожно посоветовал он.
— И спросим, — с неожиданной резкостью сказал Денисенко. — Обязательно спросим. По всей строгости. Когда поймаем.
— Да что такое?! Я ничего не понимаю. В коридоре шумно хлопнула дверь и высокий, чуть дрожащий голос произнес:
— Примите наши извинения, Ольга Владимировна…
— Имейте в виду, я этого так не оставлю! — громыхнуло в ответ, и Нил вздрогнул, вновь окунаясь в марево лютого бреда. Откуда здесь взялась его матушка? — В своих сапожищах врываются прямо в репетиционный зал, хамят так, будто перед ними не народная артистка, а какая-нибудь шушера со свалки, — патетически вещала примадонна, — на глазах у всего коллектива запихивают в автомобиль с решетками…