Близится утро
Шрифт:
Но лошадей не было. В очередном селении, переплатив вдвое, мы смогли купить трех ослов, на которых и усадили самых слабых. Повозка отвернула в сторону, и нам с ней было не по пути.
Шли ослы ничуть не быстрее пешего. Нам помогли бы хорошие лошади, что, без сомнения, были у преследователей. Но в этих бедных краях лошадь была слишком вызывающей роскошью, доступной лишь в городах.
И мы продолжали идти, под палящим солнцем, по дороге, что вилась пустынными каменистыми равнинами, мимо редких селений, жмущихся к речушкам и озерцам. В полдень, в одном из селений, мы поели на местном постоялом дворе: под соломенным навесом, окруженные десятком любопытствующих детишек. Рыбный суп, острый козий сыр, оливки, кисловатое сухое вино – не слишком обильный
В этой деревушке мы купили еще двух ослов – для Маркуса и Йенса. Долгая жизнь в подземельях не пошла тюремщику впрок, он едва волочил ноги.
Не было никакого смысла пытаться скрыть наше продвижение. Жители селений, мимо которых мы проходили, крестьяне на полях, останавливающиеся чтобы перевести дух и провожающие нас взглядом, пастухи, охраняющие козьи стада, всех не подкупишь.
Я шел рядом с ослом, на котором восседал Антуан. Выставив вперед длинные ноги, летун озирал окрестности, временами разражаясь приступом кашля. Казалось, что никакие сомнения и страхи его не гнетут.
– Антуан... – тихонько позвал я. – У тебя случалось такое, что ты стремишься к какой-то цели, преодолеваешь препятствия, но когда добиваешься своего – радости не испытываешь?
– А кто сказал, что в конце пути будет радость? – Антуан достал из кармана платок, стал аккуратно завязывать на голове, прикрывая от солнца лысину.
– Но если стремишься к чему-то – значит, хочешь хорошего. Разве не так?
– Всю жизнь я мечтал летать, – ответил Антуан. – Это мое счастье, но не радость. Радость – глоток воды в жаркий день, уютное кресло вечером после тяжелой работы, долгая беседа, когда ты истосковался по умному собеседнику.
Счастье – совсем другое. Путешественник счастлив, поднявшись на высокую гору.
Но он не радуется, он знает, что ему предстоит долгий и тяжкий обратный путь.
Радость – это итог. Счастье – это путь.
– Я не о том, Антуан! Бывало так, что ты сделал все, как хотелось, но понимал – это не правильно?
– Вот ты о чем... – Антуан окинул меня насмешливым взглядом. – Чтобы добиться чего-либо, человек должен захотеть. Небо жило в моих мечтах задолго до того, как я впервые сел в планер. Я грезил небом, парил над облаками, птицы летели рядом со мной, а друзья махали руками с земли – крошечные, будто песчинки на морском берегу. Я еще не летел, но я уже был в небе. Крылья росли во мне. Мой первый полет стал счастьем, но не радостью. Продолжением корней, стеблем, поднявшимся к небу. И так во всем, Ильмар. Ты выбираешь путь. Строишь свой корабль, сеешь хлеб, видишь лицо любимой, говоришь с друзьями – вначале в своей душе. Ты еще не понимаешь, что тянет тебя вдаль. Но где-то в твоей душе плотники строят будущий дом, а друзья говорят несказанные слова. Зерно не знает, что ему суждено стать стеблем. Даже в зерне живет цель, но из тернового зерна вырастает лишь терн, а из зернышка кедра – кедр. Человек же все решает сам. Он думает, что строит дом, а он всего-то строит себя! Он думает, что добивается успеха, а он лишь заставляет сорняк превратиться в хлебный колос. Но если ты никогда не видел колоса – как ты отличишь его от пустой травы? Я знал человека, он строил дом. Он жил в маленькой деревне, честно и тяжко трудился, но однажды нежданное наследство дало ему возможность осуществить свою мечту. «Я построю дом, который будет лучшим домом под солнцем!» – сказал он. И он строил дом, оглядываясь на окрестные хижины. Огромный дом из лучшего дерева, с самым крепким тростником на крыше, с самыми большими окнами, затянутыми слюдой, с самым большим и теплым отхожим местом во дворе. Соседи в восхищении смотрели на него, не понимая, что он построил всего лишь большую хижину. Я был у него в гостях, сидел за его столом и думал лишь одно – только бы хозяин не решил посетить город! Ведь тогда он поймет, что стены строят из камня, крышу кроют черепицей, в окна вставляют стекла. Он оглянется на построенный дом – и поймет, что это лишь хижина. «Есть ли такие дома в городе?» –
Я не спрашивал, что стало со строителем – если он был на самом деле, если Антуан не выдумал его в один миг, отвечая на мой вопрос. Но Антуан, помолчав, продолжил:
– Когда человек ставит неслыханную цель – он всегда рискует ошибиться. Ему не с чем сравнивать. Он может не понять того голоса, что звучал в нем. Голоса духа, оплодотворяющего разум. Так и строитель из безвестной деревни: он хотел стать кедром, но стал лишь терном. Стремился к большему, чем мог сделать. Но разве его труд был напрасен? Если кто-то другой захочет возвести дом – он уже не примется строить большую хижину. Он спустится с диких гор, пройдет шумными городами. И вернувшись домой, вначале заложит фундамент из камня.
– Трудно строить из камня, Антуан.
– Строить всегда трудно, – сказал он. – Когда ты голоден и тебе нужно поле, ты выжигаешь лес. Становишься огнем – и вековые деревья вмиг превращаются в золу. Но наступает день, когда ты понимаешь – тебе нужны деревья. Строить дом, топить очаг, укрываться от зноя. И ты сажаешь лес. День за днем, год за годом.
Зная, что при твоей жизни лес не поднимется. У тебя есть цель, но ты ее никогда не достигнешь. Ты можешь думать лишь о тех, кто придет за тобой. Становишься одним целым со всем миром, с прошлым и будущим. Ты отказываешься от радости ради счастья. Ильмар, ты замечал, как часто мы путаем радость и счастье?
Говорим об одном, а хотим совсем другого. Мать гордо говорит, что ребенок – ее главная радость, а сама выплакивает глаза у колыбели, когда младенец болеет; ругает дитя, когда оно шалит; сокрушается, когда ее чадо вырастает и перестает слушаться. А ведь ребенок не радость, а счастье! Поэт говорит, что стихосложение – его радость, а сам не спит ночами, ища единственное нужное слово; курит гашиш, потеряв вдохновение; мечется от женщины к женщине, пытаясь понять, что же такое любовь. А ведь написать строки, которые переживут века, это тоже не радость, это всего лишь счастье! Садовник в своем саду, живописец у полотна, моряк у штурвала – это вовсе не радость! И человек мечется, не понимая, где же грезившаяся ему радость. Боясь понять, что счастье не равноценно радости. Что нельзя их путать, как нельзя путать Слово, владеющее мертвым, и слово, что говорят живым!
Я споткнулся и схватился за Антуана, чтобы не упасть.
– Совсем я тебя уморил? – спросил летун.
– Нет, Антуан.
Я боялся посмотреть ему в глаза. Оторвать взгляд от пыльной дороги, которой, быть может, ступал и сам Искупитель.
– На меня порой находит. – Антуан засмеялся. – Наш добрый лекарь уже полвека насмешничает над страстью вещать, но, видно, это неистребимо.
– Спасибо тебе, – сказал я.
Маркус, чей ослик трусил впереди, оглянулся.
Мальчик, желающий счастья для всех, ободряюще кивнул нам.
Я улыбнулся ему в ответ.
А потом огляделся – будто впервые. Будто шел до того с завязанными глазами, как в каменных катакомбах Урбиса перед встречей с Пасынком Божьим.
Прозрачная голубизна – шатер неба над головой. Колышущееся марево недостижимый горизонт перед глазами. Сухая холмистая равнина, пыльная дорога под ногами.
Тысячи лет.
Люди, тянущие плуг. Люди, строящие дома. Люди, растящие детей.
Люди, несущие меч. Люди, жгущие города. Люди, ведущие рабов.
Что нам надо – радости или счастья?
Солнце клонилось к закату, когда Маркус стал нервничать.
Наверное, это заметили не все. На первый взгляд, наоборот, чудилось, будто мальчик задремал, вцепившись в нехитрую упряжь ослика, лишь иногда вздрагивал, просыпаясь. Но мне почему-то казалось, будто это не сон.
Дорога все сильнее и сильнее забирала в гору, в холмы. Конечно, не такие это кручи, как в Альпах или китайском Тянь-Шане, но нет ничего более выматывающего, чем долгий и медленный путь вверх. Кажется, будто вытягивают все жилы – с каждым шагом, с каждым вдохом.